— В кассовой комнате, возле библиотеки. Пойдемте, нам нужно достать из моего будуара ключи, к счастью, они все там!
Госпожа Лебретон понимала, что деньги для бегства необходимы, так как Евгения должна была теперь платить за все, как всякий другой человек. Потому она быстро побежала с ней в будуар, а оттуда с ключами через библиотеку в кассовую комнату.
Нигде не было никого. Все комнаты были пусты и покинуты!
Дикие крики проникали извне в комнаты Тюильри, в которых царствовала томительная тишина и запустение.
— Шкатулку, только бы шкатулку, тогда скорей отсюда, — отрывисто говорила императрица; она чувствовала, что Лоренция говорила правду, — еще один час, и будет поздно.
Евгения отперла железную дверь, которая вела в кассовую комнату.
Быстро вошла она туда со своей спутницей. Она дрожала от волнения; все присутствие духа покинуло ее, гордость была унижена.
Немногих минут было достаточно, чтобы из ненасытно честолюбивой императрицы сделаться беспомощным, павшим с высоты созданием.
Она приблизилась к высокому шкафу, в котором, как ей было известно, находилась ее собственная шкатулка.
— Шевро позаботился обо мне, — сказала она, — он был единственный, кто желал мне добра! Ему одному я еще доверяю!
Госпожа Лебретон помогала императрице устанавливать, по ее указанию, пуговицы шкафа; пружина пришла в движение, и замок открылся.
Евгения поспешно дрожащей рукой вложила в него ключ; дверца отворилась.
В глазах Евгении выразился испуг и ужас; она испустила крик; ее шкатулка была похищена, шкаф был пуст.
— Кто мог это сделать? — шептала она в величайшем отчаянии, ибо теперь у нее не было средств к бегству. — Кто из тех, кого я осыпала золотом, способен был на эту мошенническую проделку!
И Лоренция также окаменела.
— Шкатулка украдена! — прошептала она.
— Только у одного Шевро были ключи.
Вдруг госпожа Лебретон заметила карточку, лежавшую на полу, возле шкафа. Она нагнулась, подняла ее и побледнела.
— Читайте, читайте, Лоренция! Кто был вор, который второпях потерял этот знак; я ко всему готова, — сказала Евгения.
— На карточке стоит имя девицы Леониды де Блан, — отвечала госпожа Лебретон.
— Леонида де Блан любовница Шевро, — вскричала императрица. — Но на другой стороне что-то еще есть, скорее, Лоренция!
«
— Несчастный, — вскричала Евгения, всплеснув руками, — он обокрал меня вчера вечером и бежал, зная, что я не могу предать его суду! О, Лоренция, эти бессовестные негодяи, эти изверги! У меня нет средств к бегству!
— Мужайтесь, государыня, у меня есть с собой несколько двадцатифранковых монет, вам пока хватит.
— Вы только, вы единственная, которая верна мне! Действительно, это было негодное общество, которое развенчанная императрица теперь только могла увидеть во всей его наготе; это была шайка воров, обманщиков и негодяев!
Министр Евгении был вор, который в прошлую ночь подкрадывался к кассовой комнате. Шевро, приближенный императрицы, которого она награждала огромными суммами, обокрал ее, как обыкновенный вор, и бежал с ее шкатулкой.
К позорному столбу этого Шевро и всех креатур второй империи! Заклеймить их! На галеры этих жалких негодяев, которые превзошли даже своих хозяев и учителей, и в сравнении с которыми всякий другой преступник окажется невинным.
Свет осудил их всех, и они должны с награбленным богатством найти место на земле, где бы на них не указывали пальцами и не плевали!
Таковы были советники и министры, имевшие доступ в Тюильри; им скорее следовало быть в смирительном доме, нежели во дворце; это сознавала низверженная императрица в час своего несчастья, но теперь уже было поздно смирить негодяев и, как она выразилась, сослать на галеры.
Евгения приняла предложенные ей госпожою Лебретон монеты, ибо хотя Наполеон и она имели большие суммы в иностранных банках, однако в эту минуту Евгения была беспомощной нищей, так как она ничего не могла получить из тех сумм.
— Идем отсюда скорее, — умоляла императрицу единственно преданная ей женщина.
Извне доносились, подобно отдаленному завыванию ветра, угрожающие и суровые крики.
«Долой правительницу! Долой министров! Да здравствует республика!»
Евгения последовала за госпожой Лебретон, успев только набросить мантилью.
Обе женщины бежали через опустевшие, покинутые залы, через галереи, в которых не видно было ни одного часового, и вышли во двор обширного дворца.
Они пустились бежать! Это был страшный час для них.
Хотя бы покров ночи благоприятствовал им! Пришлось вступить на опасный путь среди белого дня.
Страх и неистовый рев толпы парализовали в них способность размышлять и соображать. Они колебались в каждом коридоре, боясь пойти не той дорогой, свернуть не туда, куда следует.
Императрица остановилась в раздумье перед небольшой кали-точкой, ведущей к луврской колоннаде, думая через нее выбраться на улицы со своей преданной спутницей.
Достигнув этой калитки, к счастью, незапертой, и спеша скорей выбраться на улицу, госпожа Лебретон вдруг заметила с ужасом, что императрица еще в своем утреннем костюме, который выглядел еще более странно, чем ее собственная одежда. Но делать было нечего, возвращаться поздно; неистовая толпа валила от Карусельной площади к Тюильри, горя желанием разнести в прах все императорское имущество и достояние.
— Боже мой, — в отчаянии прошептала она, — нас с вами непременно узнают. Взгляните, как вы одеты!
Евгения не слышала этих слов, они заглушались страшными, неистовыми криками разъяренной толпы. Она почти бессознательно вступила на улицу, госпожа Лебретон следовала за ней.
Едва успели они сделать несколько шагов, как на самом близком расстоянии от них послышались крики: — «Императрица! Императрица!»
Евгенией овладело полное отчаяние. Она была окружена со всех сторон диким волнующимся народом; ей уже казалось, что ее тащат на гильотину, в голове у нее помутилось.
— Мы погибли! — прошептала она.
Но спутница ее сохранила полное присутствие духа и шла вперед, невзирая на крики, вызванные их появлением. Толпа проникла уже в ворота Тюильри. Недалеко от обеих бегущих женщин стоял только один человек, щегольски одетый. Госпожа Лебретон бросила на него столь молящий взгляд, что он не мог его не понять.
Он повернулся к обеим женщинам спиной и занялся рассматриванием чего-то на другой, противоположной стороне улицы.
Кроме него, никто, по-видимому, не заметил и не узнал их.
Лоренция схватила руку Евгении.
— Ободритесь. Еще немного мужества и силы воли! Иначе все может погибнуть.
Она увидела фиакр и потащила к экипажу чуть живую императрицу.
Кучер посмотрел на них подозрительно.
