Франциско не обращал внимания на этот шум. Сложив руки за спиной и сдвинув брови, задумчиво прогуливался он при лунном свете.
Красивое лицо маршала Серрано было чем-то озабочено. Франциско не видел больше Энрику. Все прелестные картины блаженства его первой любви являются теперь как сон, как прошедшее, и уступают место строгому, холодному рассудку.
В сердце маршала Серрано жили воспоминания о прошедшем счастливом времени, и он тосковал о прелестном создании, потеряв всякий след Энрики.
Франциско Серрано принимал живое участие в делах своего отечества, чтобы этим заглушить мучительные воспоминания об Энрике и о своем ребенке. В тихую ночь картина прошедшего являлась перед ним еще яснее — и вот для того, чтобы освободиться от этих мучительных воспоминаний, герцог де ла Торре пошел подышать свежим воздухом. Франциско смотрел на озеро, из которого с шумом поднимался в воздух водяной столб.
Серрано шел вдоль замка, приближаясь к парку, и подходил к таинственной тени его дивных деревьев. Франциско вступил в середину ротонды, окруженной стенами из зелени, как вдруг увидел человеческую фигуру, приближавшуюся к нему по темной аллее, идущей от замка. Франциско остановился и стал всматриваться. В это время луна осветила приближавшуюся фигуру, Франциско не хотел верить своим глазам.
— Королева! — прошептал он.
— Да, Франциско, это Изабелла, которая, наконец, нашла удобный час, чтобы после долгого- долгого ожидания поговорить с вами на свободе, — произнесла со вздохом королева.
— Разве можно положиться на кусты этого парка?
— Как на этих подслушивающих, которые не могут ничего выдать, — ответила ему шутя Изабелла, указывая своей прелестной рукой на статую, спрятанную в зелени. — Франциско, я жаждала этого часа. Отчего же мне нет покоя от вас?
— Королева, забудьте то, чем я был когда-то для вас.
— Как вы холодны и жестоки! Как вы переменились. А когда-то ваши уста шептали мне про любовь, каждое ваше слово горело жарким пламенем и глубоко запало в мое сердце! О, Франциско!
— Но вы были в Санта Мадре, с тех пор вы столько молились и исповедовались, что эти взоры, это пламя должно было давно погаснуть для вас, королева!
— В Санта Мадре! Вы хотите мне напомнить то, что сделала моя страстная любовь! Франциско, вы не знаете, что чувствует женщина, когда ей изменяют!
— Но вы на моих глазах пошли к алтарю, между тем как еще не зажила моя рана!
— В тот день, о котором вы говорите, я погибала, тогда судьба мне выкопала яму! — простонала Изабелла, закрывая лицо своими нежными руками.
— Кто же в этом виноват? — спросил маршал холодно.
— Мать моя и иезуиты.
— Франциско Серрано был в отсутствии. Если бы вы его призвали, то он поступил бы с вами лучше, нежели они!
— Франциско, я была ребенком! Все советовали мне это сделать, все, даже Нарваэц и Олоцага, которых я всегда охотно слушала… оно совершилось… а что совершилось, того нельзя более отменить.
— Так научитесь терпеть, королева! — сказал маршал ледяным тоном, который терзал душу Изабеллы.
Она посмотрела на Франциско, удивляясь, что он так говорит с ней, когда она с открытым сердцем обращается к нему.
Ею овладел страх за будущее, она видела себя одинокой и всеми покинутой.
Франциско Серрано, должно быть, понял ее ощущения, потому он сказал:
— Я вам поклялся в верности и буду постоянно около вас, чтобы защитить вас своей жизнью, рассчитывайте на меня — больше я ничего не могу вам обещать.
Маршал, почтительно наклонив голову, положил руку на грудь и удалился.
Изабелла была страшно взволнована.
— Берегитесь герцога де ла Торре, — повторила она тихо и дрожа слова монахини, — он меня ненавидит, а мне суждено его любить.
С этими словами королева вернулась в свои покои.
На следующий вечер в парке собралось многочисленное блестящее общество. Все лица улыбались и выражали радость, как будто на земле не существовало больше горестей. Все были одеты в роскошные платья, и драгоценные камни в таком изобилии украшали их, как будто на земле не было больше бедности и нищеты.
Во всяком случае доны и донны, которые прогуливались в тени прекрасных деревьев парка, сияя счастьем и поражая богатством, конечно, не знали ничего, кроме радостей, роскоши и наслаждений. Они и понятия не имели о бедности. Если бы они только видели, что происходит в трущобах, где царит нищета, они бы, наверное, не могли бы так спокойно смеяться. Они бы, наверное, устыдились бы лишних миллионов, которые блестели на их груди, в волосах и на нежных руках.
Аранхуес лежал так далеко от Мадрида, что жалобные стоны несправедливо осужденных, невинно разоренных и голодающих не доходили до ушей королевы. К тому же у королевы были министры, которые, как она думала, прекрасно управляли и заботились о бедных. Что же можно было еще сделать для народа?
Около сорока красивых разноцветных гондол качались на озере, готовых принять нарядных гостей, ждавших только появления королевы. Было решено, что каждый дон выберет себе для этой прогулки даму и вместе с ней войдет в гондолу, в которой кроме них должен еще сидеть на корме гондольер в матросской одежде.
В парке появилась Мария Кристина в атласном платье нежно-зеленого цвета, сшитом в Париже по самой последней моде и годном для хорошеньких, молоденьких фрейлин, но никак не для старухи- королевы. Кроме того, Мария Кристина так искусно придала своему лицу свежий румянец, что каждый, смотря на нее, удивлялся.
С берега озера раздавались звуки труб. Наконец, показалась на дороге, обсаженной померанцевыми деревьями, королева, шедшая под руку с королем. Это было знаком, чтобы блестящее общество собралось вокруг гондол.
Изабелла была одета в легкое светло-голубое платье, отделанное нежными белыми кружевами и блестящими нитками. Внизу оно было подобрано в виде маленьких воланов, из-под которых виднелось нижнее платье из белого атласа и хорошенькая ножка, обутая в светло-голубые атласные ботинки. Ее прекрасные, черные волосы были украшены маленькой бриллиантовой короной, к которой была прикреплена длинная белая вуаль, ниспадавшая ей на шею и плечи.
На короле был богатый генеральский мундир, который более всего шел к нему, что он, впрочем, сам знал.
— Позвольте вас попросить, ваше величество, — сказала королева, подходя к собравшемуся у берега озера обществу, — подвести к гондоле мою августейшую мать. Я решила сегодня отличить одного из наших подданных, попросив его сопровождать меня. Надеюсь, что вы не будете противиться моему желанию.
Король выразил свое согласие почтительным поклоном и подошел к Марии Кристине.
— Попросите ко мне генерала Прима, — продолжала королева, бросая приветливые взгляды на многочисленных дам и мужчин.
Она заметила Прима, Олоцагу и того, которого более всего искали ее прекрасные, голубые глаза. Но Франциско Серрано стоял в стороне и, поклонившись вместе со всеми королеве, казалось, более не замечал ее. Он не обратил внимания, что на ней было надето платье небесно-голубого цвета, что должно было ему напомнить прекрасную рыбачку.
Изабелла раскланялась со своей августейшей матерью, между тем как король подходил к маркизу де лос Кастилльейосу, взоры которого впились в прекрасную, цветущую королеву.
— Дорогой генерал, — проговорил Франциско де Ассизи, обращаясь к загоревшему от похода Приму, — королева делает вам высокую честь, прося вас к себе в гондолу, пойдемте!
