Снова раздался страшный грохот выстрела, а когда дым рассеялся, Прим увидел, что раненый шпион, шатаясь, готовится к обороне.
— Раз промахнуться может самый опытный стрелок, только его ошибка не должна повторяться! — сказал он, отправляясь к неприятелю с самым хладнокровным видом. Пуля свистнула мимо него, — это карлист, скрежеща зубами, послал ее своему преследователю. Вдруг лошадь его пошла медленнее, он не имел уже силы подгонять ее, и, изнемогая от потери крови, которая струилась из его спины, без чувств упал с седла. Лошадь протащила его еще несколько шагов и остановилась.
Прим подъехал к раненому и соскочил на землю. Вынув из стремени ногу умирающего, он снял седло и узду со своего измученного, дрожавшего скакуна и надел их на свежую, бодро ржавшую лошадь.
Он не взглянул на умирающего, потому что, хотя военная жизнь приучила его смотреть на мертвых, это зрелище всегда производило на него неприятное впечатление. Он уже хотел сесть на лошадь, но вдруг вспомнил, что мог еще узнать от карлиста, куда направился Жозэ, и пуститься вслед за ним. Когда он нагнулся к умирающему, чтоб услышать от него ответ, тот уже не мог говорить. Из кармана его куртки высовывался бумажник. Прим схватил его, думая не найдет ли он там какого-нибудь известия. Он долго перелистывал книгу, исписанную лишь местами, наконец нашел страницу, на которой неразборчиво было написано:
По всей вероятности, это было именно то известие, которого он искал с лихорадочным нетерпением.
Аванпост у Церверы! Это совпадало с теми слухами, которые ходили в штаб-квартире в Мадриде насчет неприятельской армии.
Соединение в проходе Сьерры-де-Сейос, стало быть, там соберутся все шпионы и Жозэ со своей добычей в числе их. Доступ через деревню Сейос. Это название было два раза подчеркнуто, значит, оно имело какую-нибудь особенную важность.
Приму помнилось, что деревня эта лежала далеко в горах, и он никогда не слыхал, чтобы через нее можно было достигнуть ущелья. Напротив, в это ущелье, так же как в Де-лос-Пикос, дорога шла по открытой степи. Что же означали эти слова?
Примом вдруг овладело мрачное предчувствие, ему пришло в голову, не ожидает ли его друзей на этом обыкновенном пути к горному проходу какая-нибудь опасность, о которой они не подозревают. Они, пожалуй, спешат на свою погибель, он может предостеречь их, хотя и сам не знает, какого рода эта опасность, но надо полагать, он догонит их слишком поздно.
— Доступ через деревню Сейос, — повторил он про себя, — не надо мешкать, надо скакать далее, авось, я прежде их доберусь до ущелья и предостерегу их!
Прим вскочил на новую лошадь, нетерпеливо бившую ногами, и умчался, чтобы по возможности засветло доехать до далекой Сьерры-де-Сейос, находившейся в пяти милях от моря, стало быть, в сорока милях от него.
Когда разъехались в разные стороны три дворянина королевской гвардии, Олоцага, послав приветствие рукой, поскакал на стройном андалузском коне по тропинке, идущей налево от большой дороги, в лесистую часть провинции.
Заботясь о своем здоровье, он приказал слуге сунуть в кожаный мешок седла красивую манерку, доверху наполненную подкрепляющим вином и аккуратно завернутое жаркое. В передней части седла находились, как и у друзей его, два заряженных пистолета.
С такими запасами он пустился по одинокой тропинке, терявшейся в овраге. Спокойно и хладнокровно сидел он на своем стройном коне, как будто бы ехал по улицам Мадрида. Зорко следя за лошадиным следом, ясно видневшимся на сырой почве, он быстро мчался, оставляя за собой большие деревни. Когда наступила ночь и слабый лунный свет начал падать между темными деревьями, он иногда осматривал свой пистолет, взводя курок, но предосторожность его оказывалась излишней: препятствия на дороге никакого не было. Олоцага был храбр и мог помериться с любым противником, но в дремучем лесу им овладевало неприятное чувство. Из чащи деревьев ему навстречу сверкали рысьи глаза, в кустах что-то шевелилось и двигалось.
Против засады не застрахован даже самый мужественный, неустрашимый человек, и в темноте подстерегающий неприятель всегда имеет преимущество.
Олоцага пользовался каждой открытой поляной, освещенной луной, чтобы посмотреть, не сбился ли он с пути. Когда на его часах было три часа утра, он уже сделал двадцать миль, но ни Жозэ, ни шпиона, ехавшего по этому направлению, еще не было видно.
Свежий сырой утренний воздух веял ему в лицо. Он с беспокойством заметил, что его жеребец ослабевал и шел медленнее. Он пришпорил его, хотя знал, что его конь и без того бежал из последних сил. Что он будет делать на одинокой, покрытой смрадным дымом дороге, когда наступит ужасная минута? Лошадь еще неслась во весь опор, с отвращением вдыхая туманный воздух, шпоры же помогли ненадолго. Вдруг Олоцага с изумлением увидел нечто, возбудившее в нем и надежду, и ужас. Он приостановил едва дышавшую лошадь, чтобы лучше разглядеть, что именно находилось перед ним. Посреди дороги, покрытой туманом и дымом, он увидел перед собой пруд или болото, в голубовато-серой воде которого стояли две стройные, крепкие лошади, высоко поднявшись на дыбы. На берегу какой-то человек, согнувшись, присел к земле, и всеми силами старался удержать Животных. Сердце Олоцаги сильно забилось — одна из этих лошадей могла спасти его от всякой беды.
— Гей! — громко закричал он. — Если ты не можешь справиться с жеребцами, так я тебе помогу, с условием, что ты уступишь мне одного из них за хорошие деньги! Слышишь, ты там! Что сидишь на земле?
Ответа не было, лошади застыли с поднятыми ногами. У Олоцаги пробежала по телу холодная дрожь, мысли его перепутались, смертельный испуг овладел им, — где же это он находился?
— Дурак я, — сказал он вслух, — вздумал бояться какого-то угрюмого укротителя бешеных лошадей! — И насильно заставил своего упирающегося коня поворотить в ту сторону, где тот же самый человек, все еще прижавшись к земле, держал поводья. Он уже подъехал так близко к болоту, что передние ноги его лошади стояли в грязи. Он должен был достоверно разузнать, в чем дело. Но ему показалось, что поднявшиеся на дыбы стройные лошади с развевающимися гривами в эту минуту отодвинулись далее от него. Он нагнулся как можно ниже под головой своего жеребца и разглядел теперь, что лошади, так же как и присевший на корточках человек, были свинцово-сероватого цвета, имели вид мумий и казались какими- то сверхъестественными существами, наводя суеверное, странное впечатление своими обманчивыми фигурами.
Олоцага не видел, куда направлял свою лошадь. Он чувствовал только, что капли холодного пота выступали У него на лбу и что он невольно ухватился руками за шею лошади, с трудом тащившейся шаг за шагом назад по дороге. Первые лучи рассвета проникали сквозь Деревья, а из лесу веял в лицо почти обеспамятевшему всаднику прохладный ветерок. Он сдернул шляпу с головы, вдохнул в себя чистый воздух, потом взял из манерки подкрепляющее вино, чтобы освежиться. Что путало мысли и почти лишало его чувств? Что случилось с его лошадью, которая дрожала всем телом и вдруг оступилась?
Не теряя ни минуты, Олоцага соскочил с седла, и невольно, а может быть, повинуясь внутреннему голосу, схватил пистолет и быстро побежал. Лошадь издохла позади его. Точно гонимый страшными призраками, Олоцага мчался по дороге к более открытому месту, по полю, но вдруг упал без чувств.
Когда он очнулся, то увидел себя на руках у какого-то поселянина, который охлаждал его лоб и смачивал его горячие губы освежающим напитком.
— Ради Бога, — воскликнул он, вставая, — что такое случилось?
— Вы слишком близко подъехали к ядовитым болотам, что близ Аранды, господин офицер. Если бы вы побыли там еще несколько минут, вы бы непременно погибли! Благодарите Святую Деву, что она дала вам силы добежать сюда, теперь вы спасены!
— А лошади, а непонятный их вожак…
