лагерь вон с того возвышения!
— Делать нечего, Серрано, — серьезно сказал Олоцага, пожимая руку своего друга, как будто прощаясь с ним на всякий случай, — придется немедленно перепрыгнуть назад, через трещину. Удачный скачок — и мы спасены!
— На волосок ошибемся и… — Серрано не договорил.
— Не смотри вниз и не раздумывай, мой юный друг! Выход только один! — сказал Олоцага с тем спокойствием, которое в минуту опасности всегда оказывало на Франциско благотворное влияние.
— Решайтесь же, уж ночь проходит! — воскликнул Прим.
— Я сейчас! — сказал Серрано и отступил несколько шагов назад, чтобы разбежаться, взлетел над пропастью и упал в объятия Прима!
— Превосходно! Об Олоцаге я не так беспокоюсь: он легче тебя. Уж он приготавливается… Ах, смотри, вот прыгает-то! Хвала Пресвятой Марии! У меня еще волосы дыбом стоят на голове! Идите скорее за мной, я вас выведу на дорогу!
Серрано и Олоцага поспешно шли за своим другом, не имея времени даже поблагодарить его за то, что он их спас. Если б они остались на тропинке, откуда не было никакого выхода, они неизбежно попались бы в руки карлистов, которых вел к ним Жозэ.
Все трое чувствовали себя спокойными и в безопасности с тех пор, как были вместе. Это придало им новые силы.
Вскоре тропинка осталась позади, и они пошли вдоль склона горы, неся за плечами заряженные ружья. Они молчали и торопливо шли к деревни Сейос. Прим чувствовал себя окрыленным — теперь эта ночь была для него праздником. Он шел впереди, а за ним Серрано и Олоцага.
Вскоре они увидели группу низеньких хижин, живописно разбросанных в большой лощине горного хребта и, не заворачивая в деревню, пошли вверх по дороге, ведшей в горы.
— Прежде чем повернуть в ущелье, — сказал вполголоса Прим, — я хотел бы узнать, не ведет ли на нас этот Жозэ карлистов. Только осторожнее, господа, чтоб нас не заметили!
Все трое молча взошли на возвышение, лежавшее под проходом через Сьерры-де-Сейос. Когда голова Прима поднялась выше вершины, он сделал знак своим друзьям, чтобы они не шли дальше.
Серрано и Олоцага взглянули оттуда на окрестности и чуть не вскрикнули от удивления, но Прим, предвидя это, дал им знак молчать. Как раз перед ними между подножием гор и обширным сосновым лесом было раскинуто шесть палаток. Скоро они могли различить внизу людей, а Серрано даже показалось, что он узнал Жозэ, суетливо бегавшего от одной палатки к другой. Вдруг послышался сигнал к выступлению.
Карлисты в своих синих сюртуках, доходивших до колен, опоясанные ремнями, за которыми торчали охотничьи ножи, образовали колонну. Это аванпост, состоял он из пятидесяти человек вместе с несколькими офицерами, которых легко можно было узнать по их султанам, развевавшимся на низеньких касках.
При свете занимавшейся зари, они ясно различили Жозэ, так как он был не в военном платье, а все в том же черном полуплаще. Он оживленно говорил с офицерами, сидевшими, как и он, на лошади, пока солдаты готовились к выступлению.
— Это они идут ловить нас, жестоко ошибутся, подлецы! — шепотом сказал Прим. — Но должно быть, хорошего же они о нас мнения, что целым аванпостом собрались на нас троих! Смотрите не прозевайте, господа! Как только колонна подойдет сюда, к ущелью, застрелим лошадей из-под офицеров, тогда мы можем быть уверены, что они не приведут других к себе на помощь!
— Значит, ты намереваешься завязать с ними открытую битву? — спросил Олоцага, невольно посмотрев на Прима, на Серрано и на себя, как будто хотел сказать — нас трое против пятидесяти.
— Не воображаешь ли ты, что они добровольно выдадут тебе этого Жозэ и похищенную Энрику? Или ты хочешь ни с чем вернуться назад после нашей погони? Дон Салюстиан Олоцага, капитан королевской гвардии, опять ты изволишь колебаться?
— Мне только кажется, что смельчакам не всегда счастливится, Прим, — вполголоса отвечал Олоцага, — и что этот Жозэ прикажет нас расстрелять, если мы попадемся ему в руки!
— Возвращение так же опасно, как и открытая борьба! У нас превосходная позиция, и во всяком случае лучше быть здесь, чем там, между скалами, где негде повернуться. Готовьтесь! — скомандовал Прим. — Палите!
Все три выстрела раздались как один, и внизу результат показал, что три дворянина королевской гвардии были отличные стрелки. Лошади Жозэ и других двух офицеров бешено встали на дыбы и затем упали. Каждую из них пуля метко ударила в голову.
Крики бешенства раздались между смущенными карлистами, даже не знавшими в первую минуту, откуда было совершено на них внезапное нападение. Потом Жозэ, на бледное лицо которого, окруженное рыжей бородой, падал первый дневной луч, указал им на ту вершину, где стояли три друга, кладя пистолеты перед собой и заряжая ружья.
Залп выстрелов раздался им в ответ, пули со свистом пролетели над их головами.
— Такой великолепной позиции у меня еще в жизни никогда не было, господа! — с довольной улыбкой сказал Прим и опустил курок. Его выстрел уложил на месте одного из неприятелей. Серрано и Олоцага также прицелились в колонну. Офицеры совещались с Жозэ.
С удивительным спокойствием и распорядительностью Прим зарядил снова, выстрелил, опять зарядил и все это шло у него равномерно, как часовой механизм. Пули карлистов грозно свистели вокруг него, но он не обращал на это внимания. Он стоял так хладнокровно, как будто все заряды неприятелей не могли ему ничего сделать, и с железной стойкостью наблюдал, чтобы ни один его выстрел не пропал даром.
Вдруг Серрано заметил, что один из офицеров и несколько солдат отделились и галопом понеслись к ущелью, чтобы со стороны деревни напасть с тыла на королевских стрелков. Другая часть под предводительством Жозэ, притаилась у подножия отвесной скалы, чтобы оттуда стрелять по головам, высовывавшимся из-за вершины. Остальные же с другим офицером также поехали к ущелью, быть может, намереваясь атаковать их с такого места, которое было знакомо только карлистам.
Прим тотчас же смекнул все и увидел, что теперь их положение становится опаснее. Одиннадцать человек было убито у скалы, стало быть, каждый отряд состоял из тринадцати человек.
Олоцага дотронулся до плеча Серрано и указал ему на дорогу, ведущую к ним вверх, по которой они перед этим шли сюда и где теперь каждую минуту могли показаться противники.
Прим положил свое ружье на край обрыва и выстрелил вниз, в неприятелей, которые стерегли, чтобы высунулась хоть одна часть его тела. На его выстрел они ответили восемью зарядами, надеясь попасть в него, но Прим был неуязвим, как он иногда в шутку рассказывал про себя, и так твердо в это верил, что бездумно подставлял свою голову под неприятельский огонь. И действительно, странное дело, пули попадали в его шляпу, свистели вокруг него, но ни одна не задела его, может быть, именно потому, что он был так хладнокровен и бесстрашен.
Вдруг позади него раздались выстрелы, которые Олоцага и Серрано направили на приближавшееся к ним отделение, только что появившееся из-за гор. Серрано был так взволнован и разгорячен, что не попал ни в одного из неприятелей. Олоцага со своим спокойствием и хладнокровием увидел, что один из карлистов упал, другие же бросились к ним вверх по дороге.
— Ты только будь спокойнее, как можно спокойнее, Серрано, — сказал Олоцага своему пылкому товарищу, — ничего, ты ведь в первый раз в бою! Пускай они подойдут к нам поближе, тогда каждый из нас выберет себе, в кого стрелять! А, вот и мы получили подарок!
Карлисты послали первый залп на трех друзей. Прим заметил, что позиция их была уже далеко не так выгодна. Серрано обернулся и прицелился в наступавших.
— Вот молодец, теперь ты мне уже больше нравишься, — сказал ему Прим, — главное, побольше хладнокровия, это самое важное в такой обстановке, в которой мы имеем удовольствие находиться. — Ах! Чуть-чуть было не в меня! Смотри — под самой рукой разорвало плащ! Погоди, мерзавец, я тебе отплачу, слишком метко стреляешь!
Он прицелился, и действительно искусный стрелок в ту же минуту упал назад, ударив себя в грудь.
Хотя у карлистов оставалось только шесть человек, их все-таки было вдвое больше, и поэтому они
