Ирония судьбы, или С легким паром

Т а т ь я н а. Нет, пусть дурачится! У него это очень хорошо получается. Мне так нравятся ваши отношения!

Л у к а ш и н. Но я действительно…

Н а д я (перебивая). Перестань, уже не остроумно!

В а л е н т и н а (видит разбитую тарелку). Посуда всегда бьется к счастью!

Л у к а ш и н. Если она бьется случайно, а. Надежда Васильевна бросила эту тарелку…

Н а д я (опять не дает договорить). Ипполит, будь хозяином! Пригласи гостей к столу!

Л у к а ш и н. И все-таки я не Ипполит!

В а л е н т и н а (поднимая бокал шампанского). Дорогие друзья! За ваше семейное счастье!

Т а т ь я н а. Горько!

В а л е н т и н а (подхватывает). Правильно, горько!

Л у к а ш и н. Я не буду с ней целоваться!

Надя обнимает его и целует в губы.

И тем не менее я не Ипполит!

Т а т ь я н а (искренне веселится). Ипполит Георгиевич, а вам нравится, как Надя поет?

Л у к а ш и н. Не слышал. Не нравится.

В а л я (изумленно к Наде). Ты что же, ни разу не спела своему Ипполиту?

Н а д я. Это моя непростительная ошибка! Валя, передай мне гитару!

Л у к а ш и н. Не надо музыки, я не люблю самодеятельности!

Т а т ь я н а. Надюша, давай нашу любимую! Давай про вагончики!

Н а д я (озорно).

На Тихорецкую состав отправится,
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, глаза печальные…

Т а т ь я н а и В а л е н т и н а (подхватывают).

Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба, пусть удивляются,
С кем распрощалась я, вас не касается.

Надя перестала петь. Лукашин и Надя пристально смотрят друг на друга.

(Увлеченно заканчивают.)

Откроет душу мне матрос в тельняшечке,
Как тяжело на свете жить бедняжечке,
Сойдет на станции и попрощается,
Вагончик тронется, а он останется…[1]

Л у к а ш и н. Да, такого я еще не слышал.

В а л я. Ой, братцы, хорошо-то как!

Т а т ь я н а. Валентина, пошли! А то наши мужья замерзнут!

В а л е н т и н а. Надя, Ипполит, будьте счастливы! Лукашин. Я устал возражать.

Т а т ь я н а (Наде на ухо). Он просто прелесть. (Идет к выходу.)

В а л е н т и н а (уже в дверях). Я одобряю… Надежда, я знала — ты не ошибешься, он серьезный, положительный человек!

Уходят.

Надя возвращается в комнату.

Л у к а ш и н. Зачем вы это сделали?

Н а д я. А вы тоже, заладили как попугай… Я не Ипполит, я не Ипполит… Вы что же хотите, чтоб я рассказала им про вашу баню? И чтобы назавтра вся школа говорила о том, что я встречаю Новый год с каким-то проходимцем!

Л у к а ш и н. Я не проходимец, я несчастный человек!

Н а д я. Как будто несчастный человек не может быть проходимцем!

Л у к а ш и н. А как вы им предъявите настоящего Ипполита?

Н а д я (печально). А настоящего, наверно, уже не будет…

Л у к а ш и н. Почему я все время должен вас утешать? (Тихо.) Почему вы меня не утешаете? Мне хуже, чем вам. Вы хоть дома.

Н а д я. Но ведь вы же во всем виноваты!

Л у к а ш и н. Ну я же не нарочно. Я тоже жертва обстоятельств. Можно, я чего-нибудь поем?

Н а д я. Ешьте! Вон сколько всего, не выбрасывать же!

Л у к а ш и н (принимается за еду). Вкусно! Это вы сами готовили?

Н а д я. Конечно, сама. Мне хотелось похвастаться.

Л у к а ш и н. Это вам удалось. Я очень люблю как следует поесть.

Н а д я. А я, признаться, ненавижу готовить. Правда, с моими лоботрясами и лодырями ни на что не остается времени. Я как ухожу утром…

Л у к а ш и н. Перевоспитываете их?

Н а д я. Я их, они — меня! Я пытаюсь учить их думать, хоть самую малость. Мыслить, иметь свое, собственное суждение…

Л у к а ш и н. А чему они учат вас?

Н а д я (подумав). Тому же самому…

Л у к а ш и н. Ну, а я представитель самой консервативной профессии.

Н а д я. Не скажите. Мы с вами можем соревноваться.

Л у к а ш и н. У нас иметь собственное суждение особенно трудно. Оно может оказаться ошибочным. А ошибки врачей дорого обходятся людям.

Н а д я. Ошибки учителей, может быть, менее заметны. Но в конечном счете они обходятся людям не менее дорого.

Л у к а ш и н. И все-таки у нас с вами самые лучшие профессии на земле. И самые главные!