Ирония судьбы, или С легким паром

Л у к а ш и н. Я врал… Я вообще врун. (Протягивает Наде гитару.)

Надя берет гитару, но петь явно не собирается.

(С отчаянной решимостью.) У вас очень хорошая фотография! (Показывает на портрет Нади, который стоит за стеклом в книжном шкафу, рядом с фотографией Ипполита.)

Н а д я. Обычно на фотографиях я получаюсь скверно, но эта мне тоже нравится, хотя ей уже десять лет…

Л у к а ш и н. Вы нисколько не изменились…

Н а д я. Опять врете?

Л у к а ш и н. Почти нет.

Этот разговор явно случайный. Оба говорят вовсе не о том, о чем им хотелось бы говорить.

Н а д я. А вы где работаете?

Л у к а ш и н. В поликлинике. Принимаю больных. Иногда по тридцать человек в день.

Н а д я. Надоедает?

Л у к а ш и н. Конечно. Но что же делать? Они ведь больные. Их надо лечить.

Пауза.

Н а д я (вдруг). Ладно. Уж так и быть. Спою вам. Хотя вы этого и не заслуживаете. (Негромко поет.)

Мне нравится, что вы больны не мной.
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной,
Распущенной — и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись головами.

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня — не зная сами! —
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не гулянья под луной,
За солнце не у нас над головами;
За то, что вы больны — увы! — не мной,
За то, что я больна — увы! — не вами…[2]

Л у к а ш и н (неожиданно). Надя, у меня к вам просьба… Может быть, дерзкая…

Н а д я. Какая?

Л у к а ш и н. Вы не обидитесь?

Н а д я. Постараюсь…

Л у к а ш и н. И не прогоните?

Н а д я. Если я до сих пор этого не сделала…

Л у к а ш и н. Надя, можно я выну из шкафа фотографию Ипполита и порву ее?

Н а д я. Нет, нельзя…

Л у к а ш и н (подавленно). Неужели вы огорчены, что Ипполит ушел?

Н а д я. Зачем вам это?

Л у к а ш и н (грустно). Нужно.

Н а д я. Огорчена.

Л у к а ш и н. Вы в этом уверены?

Надя молчит.

Сколько вам, тридцать?

Н а д я. Тридцать два.

Л у к а ш и н. Уже тридцать два… (Задумчиво.) А семьи все нет. Ну, не складывалось. Бывает. Не повезло. И вдруг появляется Ипполит, положительный, серьезный… хороший… С ним спокойно, надежно… За ним как за каменной стеной. Он ведь, наверно, выгодный жених. Машина, квартира, подруги советуют — смотри не упусти…

Н а д я. А вы, оказывается, жестокий!

Л у к а ш и н. Хирург. Мне часто приходится делать людям больно, чтобы потом они чувствовали себя хорошо.

Н а д я. А вы жалеете своих больных?

Л у к а ш и н. Очень.

Н а д я. Я себя тоже часто жалею. Вот приду домой вечером, сяду в кресло, закурю и начинаю себя жалеть. И так я себя жалею…

Л у к а ш и н. И вы ни разу не были замужем?

Н а д я. Была. Наполовину.

Л у к а ш и н. То есть как? На какую половину?

Н а д я. А так… Встречались два раза в неделю… в течение десяти лет. С той поры я не люблю суббот и воскресений. И праздников тоже. На праздники я всегда оставалась одна.

Л у к а ш и н. Он был женат?

Н а д я. Он и сейчас женат.

Л у к а ш и н (с видимым усилием). И вы его до сих пор любите?

Н а д я (твердо). Нет. (Уловила пристальный взгляд Лукашина, улыбнулась.) Давайте пить кофе.

Л у к а ш и н (пришел в хорошее расположение духа). А я у женщин никогда не пользовался успехом, еще со школьной скамьи. Была у нас в классе девочка — Ира, ничего особенного… но что-то в ней было… Я в нее еще в восьмом классе… как тогда говорили… втюрился. А она не обращала на меня ну никакого внимания. Потом, уже после школы, она вышла за Павла…

Н а д я. С которым вы пошли в баню и вместо которого улетели в Ленинград?

Л у к а ш и н. За него, родимого… Меня, конечно, пригласили на свадьбу. Я встал за столом и сказал тост: «Я желаю тебе, Ира, поскорее уйти от Павла ко мне. Я тебя буду ждать!» Со свадьбы меня, конечно, вытурили. Был большой скандал!

Н а д я. А теперь вы с Павлом близкие друзья?

Л у к а ш и н. Почему теперь? Всю жизнь. Он же не виноват, что она его выбрала. Именно к ней он