— Пусть не сок, но ведь и не уксус. — произнес Донцов примирительным тоном.
— Я-то откуда знаю? Сразу ведь про самое плохое подумешь. Кому охота на старости лет слепым остаться: С умыслом, гады, действовали.
— И я про то же самое. Мешали вы кое-кому, Петр Фомич. Похоже, весь этот спектакль именно из-за вас и состоялся. В противном случае они бы, наверное, совсем по-другому действовали.
— Кто — они?
— Те, за кем мы в последнее время гоняемся. Старик Лукошников, девка-вьетнамка, еще кто-то… Один из них вас и опознал.
— Девка-то откуда могла взяться? Она ведь под арестом должна сидеть.
— Сбежала сегодня утром. На тех самых бордовых «Жигулях» сбежала, которые потом возле метро видели.
— Да, фарт нам нынче так и прет. — Кондаков, и без того хмурый, омрачился вконец. — Теперь, похоже, вся шайка в сборе.
— Не хватает еще некого Эдгара, который помог девке сбежать. Вам это имя ничего не говорит? Напрягите память.
— Я за свою жизнь больше забыл, чем ты помнишь, — огрызнулся Кондаков.
— Своим склерозом кичиться не следует. А руки опускать — тем более. Будет еще и на нашей улице праздник. Я почему-то уверен, что они сюда обязательно вернутся.
— Им тут что — медом намазано?
— Длинная история… Вы, Петр Фомич, в душу верите? Как в бесплотное создание, в коем сконцентрированы разум и воля человека?
__ Не— е-а, -доедая бутерброд. Кондаков энергично замотал головой.
— И я, представьте себе, тоже… Хотя тот, кто служит в особом отделе, должен внутренне подготовиться к восприятию этой идеи. Наряду с некоторыми другими общеизвестными жупелами вроде летающих тарелочек, снежного человека, парапсихологии и Шамбалы. Рано или поздно со всем этим нам, наверное, придется столкнуться. Пусть даже и в чисто теоретическом смысле… В расследовании, которое мы сейчас ведем, проблема души занимает чересчур большое место. Наметкин, говорят, за некоторое время до смерти развоплотился, то есть утратил душу. А в конторе, которую я только что посетил, разрабатывают методы изъятия души из гибнущего тела.
— Ты о своей душе лучше подумай, — покосился на него Кондаков. — Желтый весь стал, ноги скоро протянешь, а все гоняешься за какой-то химерой. В госпиталь тебе пора ложиться.
— Вот закончу дело и лягу, — пообещал Донцов.
— А если не закончишь?
— Тоже лягу. Как творится, альтернативы нет… Я вот о чем хочу вас попросить. Очень-очень попросить. Побудьте здесь еще немного. Я, конечно, имею в виду не этот шалман, — он обвел взглядом кафе, — а пресловутое Экспериментальное бюро. Потом вас кто-нибудь сменит. Или Сашка, или я. Дело в том, что лишь мы одни знаем в лицо Лукошникова и вьетнамку. Но, пожалуйста, не повторяйте прежних ошибок. Постарайтесь устроиться так, чтобы вы видели всех, а вас не видел никто.
— Да разве я орел, чтобы в небе парить и дальние дали насквозь озирать. — возразил Кондаков, которому это предложение было явно не в жилу.
— Окрестности нас касаться не должны. Шайку Лукошникова интересует только Экспериментальное бюро, а если еще точнее — монтажно-испытательный корпус. Это такой огромный ангар со стеклянной крышей, вы сразу узнаете. Не представляю, как они туда собираются проникнуть, но без шума такой номер не пройдет. Да и свет, наверное, придется зажечь. Если это случится, немедленно дайте знать мне. Во всех других подозрительных случаях действуйте аналогичным образом. Для связи получите рацию.
— А как же сторожевые собаки? Они ведь растерзают меня, как паршивого кота. Рацией от них не отобьешься, — иных отговорок у Кондакова, похоже, не осталось.
— Нет там никаких собак, я узнавал, — заверил его Донцов. — Видимость одна, вернее, слышимость. Способ психологического воздействия на потенциальных злодеев.
— Ну ладно, ежели так. — Кондаков придирчиво осмотрел стол, но ничего съестного, а тем более горячительного на нем уже не осталось. — Вот только за здоровье опасаюсь. Я ведь не морж какой-нибудь. Загонишь ты меня своими фантазиями в гроб.
— Заскочите домой, оденьтесь потеплее. — посоветовал Донцов. — Термос с кофе прихватите… Кстати, и оружие не забудьте. Но применять его будете исключительно в целях самообороны. Стрелять на поражение воспрещается.
— Ты мне, положим, не начальник. — Кондаков на пальцах показал официанту: еще выпить и еще закусить. — И порядок применения оружия знаю назубок еще с тех времен, когда ты в школьном сортире за сикухами подглядывал. Но тут случай особый. Надо тебя уважить. Сам вижу, как ты стараешься это дело одолеть… Клятвенно обещаю, что нынешний прокол не повторится. Да и не по моей вине эта параша случилась. Форс-мажорные обстоятельства, как говорят юристы.
Близился вечер, и кафе постепенно заполнялось усталыми гражданами, имевшими намерение легкой закуской заморить червячка или потешить алкоголем плоть. Свободных мест за столиками уже не осталось.
— Ты пока к себе отправляйся, — сказал Кондаков. — Отдохни немного. Таблетку скушай. Ты какие, кстати, лекарства принимаешь?
— Стрихнин, — ответил Донцов, освобождая кресло, на которое уже нацелилась цветущего вида дама с подносом, заставленным всякими вкусностями.
По квартире, шевеля занавесками, гулял ветер — уходя утром из дому, он, по-видимому, забыл закрыть оконную фрамугу.
Койка была сейчас для Донцова то же самое, что спасательный круг для утопающего, и, добравшись до нее, он впервые за день почувствовал что-то похожее на облегчение.
В преддверии ночи, не сулившей покоя, нужно было хоть немного вздремнуть. Положив в изголовье включенную рацию, настроенную на общую с Кондаковым волну, Донцов постарался устроиться на койке так, чтобы не потревожить левый бок.
Усталость была так велика, что ее некоторое время не мог побороть даже сон — лучший лекарь и утешитель. Голова тупо ныла, а биение сердца буквально сотрясало измученное тело.
Расследование обещало закончиться в течение ближайших суток, и это был единственный отрадный момент в лавине неприятностей и неудач, обрушившихся на него в последнее время. Другой вопрос: чем оно закончится? Загадывать в таком деле что-нибудь наперед было занятием бесперспективным.
Какие— либо доказательства, прямо уличающие Лукошникова и Тамарку-санитарку в смерти Наметкина, до сих пор отсутствовали, и Донцов даже не представлял себе, откуда эти доказательства могут появиться.
Учитывая непростой характер обоих подозреваемых, надеяться на чистосердечное признание не приходилось. Вполне возможно, что расколется этот третий, сбежавший в метро от Кондакова, но его еще надо поймать. То же самое касается и неведомого Эдгара, который с одинаковой долей вероятности может оказаться и кремнем, и хлюпиком.
Иногда о следователе говорят — шьет дело. Лучше было бы сказать — вяжет. Вяжет из ниточек разной длины и прочности, называемых фактами.
К сожалению, в распоряжении Донцова было очень мало таких ниточек. Присоединить бы к ним те, которыми, несомненно, располагает профессор Котяра, и тогда могла бы получиться очень занятная композиция. Но знаменитый психиатр выразился вполне определенно — доходи до всего своим умом. Как будто бы у Донцова этого ума — как ножек у сороконожки.
Неплохо было бы, конечно, накрыть всю компанию в Экспериментальном бюро, но нет никакой гарантии, что они сунутся туда нынешней ночью. Какой-то интерес у них там, безусловно, есть, однако маловероятно, чтобы самозваная санитарка, восьмидесятилетний старец и провинциал-недоумок смогли самостоятельно распорядиться столь сложным прибором, как психотрон. Да и для чего он им нужен? Чью душу они собираются спасти или, наоборот, погубить?
