чанкайшистов, а не, к примеру, у фрицев, понимающих толк в обильной и калорийной жрачке.
Немного утешало лишь то обстоятельство, что отдельно к завтраку полагалось еще и питье — баночное пиво или консервированный сок на выбор.
Синяков, естественно, выбрал пиво.
После «Будвейзера» его окончательно разморило, но сон на высоте десяти тысяч метров был спокойным, без кошмаров, чему, наверное, способствовала близость к ангельскому собранию.
Проснулся Синяков уже после того, как идущий на снижение самолет вошел в слои облаков. Серая мгла за иллюминаторами время от времени окрашивалась в зловещий багровый цвет, и он не сразу догадался, что это отсвет аэронавигационных огней. Крыло покрылось каплями влаги. Закрылки, элероны и щитки продолжали свою загадочную работу, но это уже перестало интересовать Синякова.
Невольно он прислушался к разговору двух мужчин, сидевших впереди (раньше Синяков их в этом салоне не видел, наверное, они наведались сюда в поисках бара).
Впрочем, это был не разговор, а скорее спор.
— Да говорю же я тебе, что этого никто не понимает! — Один из спорщиков, хоть и быстрый на язык, но шепелявый, уже, похоже, терял терпение. — Москвичи приезжали, и те руками разводят. Отказывает электроника, и все… А главное, на всех высотах. Как будто бы буря на солнце разыгралась. Скоро сюда вообще перестанут летать. Кому зря рисковать охота… — У негр получалось «жря ришковать».
— И д-давно это началось? — слегка заикаясь, осведомился другой.
— С год где-то…
— Может, к-какое-нибудь секретное изобретение ис-пытывают? П-помнишь, раньше все про электромагнитное оружие б-болтали?
— То раньше! — возмутился шепелявый. — Не те времена. Да и зачем оружие в черте города испытывать? Что они, круглые идиоты!
— Да, з-загадка природы… Ладно, п-помолчим. Вон п-подстилка пилотская идет. Сейчас все уз- знаем.
Действительно, в проходе появилась стюардесса с милым кукольным личиком, но совершенная плоскодонка. Натянуто улыбаясь, она сообщила, что по техническим причинам аэропорт номер один не принимает и посадка состоится в аэропорту номер два, отстоящем от города на пятьдесят километров. Пассажиры будут доставлены к месту назначения автобусным транспортом.
— Что я говорил! — злорадно воскликнул шепелявый.
— Тьфу! — в сердцах произнес заика.
— Извиняюсь, — обратился к ним Синяков. —Я что-то не понял… Мы где-то в стороне от города сядем?
— Само собой, — довольно грубо ответил шепелявый.
— Жаль, а я хотел сверху на него глянуть, — расстроился Синяков.
— 3-зачем? — удивился заика. — В-вы что, Эйфелеву б-башню хотите увидеть? Или К-колизей? Знаете, как назвал этот город Б-бертольд Брехт? С-самый скучный г-город в мире.
При чем здесь Колизей, а тем более Бертольд Брехт, автор антифашистских пьес и стихов. Синяков так и не понял, но переспрашивать не стал, потому что самолет сильно тряхнуло, облака мигом унеслись куда-то вверх, и перед ним открылась огромная плоская земля со слегка наклоненным влево горизонтом.
Вся она была разлинована дорогами, лесозащитными посадками, линиями электропередач, мелиоративными канавами и видом своим напоминала пестрое лоскутное одеяло.
Смутные тени облаков лежали на этой земле, и, обгоняя их, неслась четкая, крестообразная тень самолета.
Аэровокзал, в котором они оказались, покинув самолет, выглядел чистеньким и ухоженным, хотя это была казенная чистота казармы, в которой всегда хватает рабочих рук на то, чтобы зубными щетками надраивать кафель в умывальнике.
Встречающих, провожающих и отбывающих было немного, и все они держались чинно, словно на похоронах дальнего малознакомого родственника. Бросалось в глаза полное отсутствие попрошаек, цыган, бродяг, среднеазиатских беженцев и бабок, торгующих разной мелочовкой, начиная от семечек и кончая водкой.
Зато стражей закона имелось более чем достаточно. Все они были вооружены и экипированы так, словно только что вышли из боя. Единственное, чего не хватало постовым, так это гранатометов.
По выражению строгих милицейских лиц Синяков сразу понял, что оступиться здесь ему не позволят.
На стоянке уже ожидал комфортабельный туристский автобус. Приятно удивленный таким сервисом, Синяков занял место на своем любимом заднем сиденье. Пассажиров взяли ровно столько, сколько полагалось по норме, и сразу тронулись, уступив место следующему автобусу, уже подруливавшему к стоянке.
При выезде из аэропорта Синяков обратил внимание на изящную металлическую конструкцию, на которой раньше, наверное, вывешивались портреты членов Политбюро. Поскольку времена застоя, тоталитаризма и деспотизма давно миновали, сейчас здесь красовались двенадцать одинаковых потретов одного и того же человека. От вождей минувшей эпохи он отличался гораздо более приемлемым возрастом, отсутствием золотых звезд, наличием пестрого галстука, а главное, лицом, каждая черточка которого выражала одно строго определенное чувство.
Лоб морщился в раздумье, глаза лучились добротой, рот был скорбно поджат, подбородок демонстрировал непреклонную волю, а впалые щеки — аскетизм. форма носа говорила о мужской силе. Широкие скулы — о простонародном происхождении. Одни только уши ничего конкретного не выражали.
Синяков, вспомнивший, что уже видел это лицо, нередко мелькавшее на экране телевизора (правда, не на первом, а на втором плане), поинтересовался у соседа:
— Кто это?
— Воевода, — ответил тот голосом человека, страдающего зубной болью и потому не настроенного на продолжение беседы.
— Что еще за воевода? — не унимался Синяков. — Воевода должен войска водить.
— Если надо, то и поведет, — буркнул сосед. — А сейчас он другим делом занят… Это вы там у себя всяких мэров да префектов развели. Как будто простых русских слов не хватает. Раньше воеводы не только воевали, но и народом правили… По крайней мере порядок был…
— Если вы об этом помните, то, наверное, еще при царе Горохе родились, — позволил себе пошутить Синяков.
Однако сосед демонстративно смежил веки и склонил голову на плечо, давая понять, что не намерен продолжать этот пустопорожний разговор.
Перелет с востока на запад имел то преимущество, что Синяков прибыл в пункт назначения даже чуть раньше, чем покинул пункт отправления (по местному времени, конечно). Таким образом, до закрытия присутственных мест оставалось еще несколько часов, которые он хотел посвятить тому, ради чего совершил столь дальнее и дорогостоящее путешествие.
Никакого определенного плана у него не было. Опыта общения с так называемыми правоохранительными органами тоже. Впору было затянуть старинную песню «куда пойти, куда податься».
По мере того, как город приближался (об этом свидетельствовали и промышленные дымы на горизонте, и все чаще мелькающие дачные массивы, и цифры на километровых столбах), его страх перед всесильным и недоступным молохом власти все нарастал.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от тягостных мыслей, Синяков стал вспоминать подробности банкета, посвященного его отъезду. Ясно, что все присутствующие там, заранее предупрежденные Стрекопытовым, хотели укрепить его дух, рассеять тревогу и внушить уверенность в собственных силах, без чего начинать какое-либо важное мероприятие ну просто глупо. В чем-то этот замысел увенчался успехом. Правда, в покровительство потусторонних сил, обещанное шаманом, верилось плохо, точно так же, как и в
