— Разве? — вскинул голову толстяк, еще секунду назад казавшийся бесчувственным бревном. — С чего это ты здесь распоряжаешься? Коль я захочу высказаться, то выскажусь и без твоего приглашения!
— Как хочешь… — Гердан покинул, наконец, свой угол и вышел к свету. — Повод, по которому мы сегодня собрались, не совсем обычный. И совсем небезопасный. Речи, говоренные здесь, если и не преступны, то, во всяком случае, сомнительны. Каждый из нас рискует жизнью, даже я, Близкий Друг…
— Пока еще Близкий Друг… — словно про себя пробормотал толстяк.
— Правильно. В самое ближайшее время меня ожидает опала. Но я мог бы легко вернуть себе доверие, если бы донес куда следует о нашей встрече…
— Не донесешь, — ухмыльнулся толстяк. — Сам же знаешь, что не донесешь. Не успеешь.
— Дело не в этом. Все мы пришли сюда добровольно. Одних не устраивает чин, других тяготит служба, третьи, как и я, опасаются опалы. Этот человек — наш последний шанс. Никогда еще на Вершени не появлялся более достойный претендент на место Тимофея. Его права признали и Фениксы, и Незримые. Так, братец Яган?
— Так, — подтвердил Яган, мой ангел-хранитель и мой дьявол-искуситель в одном лице. Оказывается, он все это время присутствовал здесь.
— Не исключено, что он действительно потомок Тимофея. В этом мы очень скоро убедимся.
— Значит, вы все согласны помочь нам? — спросил Яган.
— Нет. Не в наших правилах примыкать к слабой стороне. Но мы обещаем, что не станем вам мешать. Как только успех придет к тебе и твоему приятелю, мы незамедлительно начнем действовать на ваше благо.
Едва Гердан произнес эти слова, как гости словно по команде дружно встали и устремились к выходам, которых в этой комнате было более чем достаточно. Когда мы остались втроем, Гердан протянул Ягану железный нож.
— Теперь моя жизнь в твоих руках. Будь осторожен, братец. Если он, — это относилось, конечно же, ко мне, — станет опасен, убей его незамедлительно. Иначе убьют тебя. С этого момента за вами будут внимательно следить днем и ночью. Я ухожу. Вам придется еще немного задержаться здесь. Ешьте и пейте в свое удовольствие. Уйдете, когда сочтете нужным. Никто не станет вам препятствовать.
— Давай выпьем и успокоимся, — предложил Яган. — Завтра с утра мы будем допущены на Большой Сбор. Там ты увидишь всех людей, причастных к власти. Всех тех, кого потом тебе придется уничтожить или возвысить. Ты увидишь, правда, издали, Письмена. Может быть, завтра даже выставят на обозрение оставшиеся от Тимофея реликвии. Смотри и запоминай. Помни об осторожности, но не упускай удачу. Если вдруг предоставится случай, постарайся использовать его. Среди служивых и чиновников уже ходят слухи о возвращении Тимофея. Народ взбудоражен. У нас немало сторонников.
— А где ты будешь в это время?
— Рядом.
— Рядом или за спиной?
— Рядом. Справа от тебя, как и полагается Лучшему Другу. А про это забудь. — Он всадил лезвие ножа в щель между двумя бревнами и переломил его пополам.
Искренне он это сделал или опять притворяется? Впрочем, такой жест еще ничего не значит. Человека можно запросто зарезать и половинкой ножа. Было бы желание.
Как я позже узнал, Большой Сбор раньше назывался Планеркой. Но слово это, на местном языке почти непроизносимое, впоследствии было заменено простым и удобным термином. На Большой Сбор обязаны являться все лица, имеющие хоть какое-то отношение к Ставке, начиная от десятников, охранявших ворота, и кончая самыми влиятельными Друзьями. Здесь решаются любые вопросы как государственного, так и частного порядка, назначаются и смещаются чиновники, творится суд и расправа, оглашаются новые и подтверждаются старые указы, объявляются войны и заключаются перемирия, делится добыча и устраиваются парады. Тот, кто желает хоть чего-то добиться в этой жизни, обязан регулярно посещать Большой Сбор. Пропустил его пару раз — и можешь поставить на своей судьбе крест. Допущенные на Большой Сбор допущены к власти, вернее, к возможности домогаться этой власти.
Поливаемые прямо-таки шквальным дождем — наверное, последним в этом году — мы спешили на звуки дудок и маракас, возвещавших о начале церемонии. Помня мрачное напутствие Гердана, я все время озирался по сторонам, но так и не смог определить, кто именно из великого множества людей, идущих в сторону площади, приставлен следить за нами.
Как это нередко случается на Вершени, ливень, только что хлеставший город тысячами стеклянных бичей, мгновенно иссяк, и в тусклом небе вспыхнула асимметричная, незамкнутая в верхней части радуга — словно два громадных, багрово мерцающих рога возникли из бездны. Тревожный кровавый отсвет лег на лужи, на мокрые крыши домишек, на кособокие стены Ставки.
Озноб пробрал меня, как будто откуда-то вдруг дохнуло ледяным холодом. Казалось, я уже все это видел однажды: и эту огромную, заполненную недобро молчащим народом площадь, и этот мрачный, ирреальный свет, и это несуразное сооружение, как будто рожденное фантазией безумца — не то эшафот, не то трибуна.
— Это Престол, — объяснил Яган. Зажатые толпой, мы уже не могли продвигаться вперед. — Когда- то на нем стоял Тимофей.
— Что — на этом самом? — удивился я.
— Нет, на другом, конечно, но похожем. Не станешь же каждый раз таскать этакую кучу бревен с ветвяка на ветвяк. Чтобы он олицетворял волю и слово Тимофея, достаточно реликвий, оставленных им на Вершени.
— А что это за люди, стоящие слева от Престола? Гвардия?
— Нет, Гвардия выйдет вместе с Друзьями. Это указы… Что тут странного?
— Так это люди или это указы?
— Это люди, которые наизусть знают указы. Каждый помнит только один-единственный указ и при необходимости объявляет его. А как же иначе блюсти закон?
— Ты ведь говорил, что закон — это Письмена.
— Верно. Но Письмена будут существовать вечно. В них ничего нельзя изменить. А указы объявляются и изменяются каждый день.
— Если указ это одновременно и человек, что с таким человеком случается, когда указ отменят?
— Отменяют указ, значит, и человека отменяют.
— Убивают? — уточнил я.
— Нет, зачем же. Просто перестают кормить. А сам себе он еду добыть не может. У всех указов пальцы на руках раздроблены. Ничего тяжелее плошки с кашей они поднять не могут.
— А если указ вдруг умрет?
— У каждого из них не менее трех учеников, которые никогда не бывают в одних и тех же местах одновременно. Все предусмотрено.
В это время дудки на мгновение замолкли, затем коротко, истошно завыли. Послышался характерный свист боевых бичей, и толпа на площади раздалась. По крутой высокой лестнице на Престол стали цепочкой подниматься люди, чьи портки, куда более длинные, чем у обыкновенных смертных, были сплошь обвешаны жестяными, деревянными и стеклянными наградами. По мере того, как, взойдя на самый верх Престола, они выстраивались у его дальнего края, Яган комментировал:
— Добрый Друг, Близкий Друг, Ближайший Друг, Душевный Друг, Закадычный Друг, Лучший Друг…
— Все, что ли?
— Да нет. Есть еще с полсотни просто Друзей. Но они обычно не поднимаются на Престол. Их место ниже, у его подножия.
Вновь взвыла одинокая дудка — звук был настолько высок, что у меня заломило в висках. Еще трое людей поднялись на Престол и установили что-то похожее на пюпитр и положили на него довольно
