и солончаковых болот — не прошло бы ни одно четвероногое существо. Пища в дорожном мешке давно кончилась, и сейчас в нем ехал малыш, уже научившийся держать головку.
В последнее время он стал беспокоен — возможно, причиной тому была близость границы, где их неминуемо поджидала опасность. Что не говори, а он был сыном своей матери и должен был унаследовать многие ее способности. Однако их совместное путешествие закончилось куда раньше, чем предполагал Артем.
Еще на привале, случайно коснувшись щекой земли, он обратил внимание на непонятный глухой гул, словно идущий из глубины недр. Так примерно бывает, когда невдалеке скачет большой отряд. Однако ни единое облачко пыли не пятнало чистый горизонт, и Артем не придал этому событию особого значения, тем более, что ребенок продолжал спокойно спать в своем мешке. Но тут земля в нескольких десятках метров от них вдруг разверзлась, выворачиваемая наружу какой-то непонятной силой.
Из провала взметнулась вверх кошмарная морда, казалось, вся целиком состоящая из бездонной черной пасти. Даже мрызл по сравнению с этим созданием выглядел как домашний котенок.
— Человек, служивший Ирдане, дочери Стардаха, ты здесь? — выплевывая комья земли, взвыло чудовище.
Этот замогильный голос, конечно же, был памятен Артему. Так мог вещать только брат Калеки — Иллаваст Десница, или кто-нибудь из его соплеменников. До сих пор Артему не приходилось встречаться с рудокопами при свете, чем и объяснялся его испуг.
— Да, я здесь, — ответил он, справившись с потрясением.
— С тобой ли ребенок Ирданы, обещанный жестянщикам?
— Со мной, — нехотя признался Артем.
— Мы посланы за ним вождями жестянщиков. Все проходы в пограничной стене перекрыты. Там тебя ожидает Карглак и десятки других максаров. Единственный еще свободный путь — под землей.
— Почему я должен тебе верить? Где сами жестянщики? — Артему очень не хотелось отдавать ребенка этому человекообразному червю.
— Ни один жестянщик не сможет сейчас пересечь границу, даже под землей. Это немедленно станет известно максарам. Мы переправим сына Ирданы в такие края, где до него не дотянутся руки врагов. В Страну Первозданных он попадет только после того, как минует опасность.
— Я не боюсь максаров и сумею проложить себе путь через их войско.
— Это станет началом большой войны, в которой могут погибнуть все жестянщики. Ребенок должен исчезнуть. Пусть все думают, что он погиб. Когда его время наступит, он сам заявит о себе.
— Дай подумать. — Только сейчас Артем ощутил, как бесконечно дорого ему это крошечное существо.
— Торопись, человек. — Голова рудокопа стала медленно втягиваться в нору. — Я не могу долго дышать этим воздухом и терпеть яркий свет.
— Как ты узнал, что мы находимся именно здесь? — Артему хотелось хоть ненадолго отсрочить неминуемую разлуку.
— Мы слепы, но ничего из происходящего на поверхности не может ускользнуть от нашего слуха.
— Значит, тебе известна и судьба Иллабрана Верзилы?
— Да. Своей смертью он снял с себя грех братоубийства.
— Как ты возьмешь ребенка? У тебя же нет рук.
— Клади его прямо мне в пасть. Не беспокойся, там ему будет удобней, чем в самой роскошной колыбели. Не забудь и о клинке его прадеда Адракса.
— Хорошо. — Артем взял спящего ребенка на руки и сделал первый шаг по направлению к рудокопу.
— А там ты последуешь за нами?
— Нет. Мой путь лежит совсем в другую сторону.
— Так мы и думали. Пусть на этом пути тебе не будет преград.
Толстые мягкие губы осторожно приняли ребенка и его родовое оружие, длиной почти в два раза превосходящее владельца. А затем рудокоп сразу исчез, словно в пропасть рухнул. И только тогда Артем вспомнил, что забыл на прощание поцеловать сына.
Теперь спешить было некуда.
Путь, ожидавший его, — через три мира, мимо цитаделей Генобры, Карглака и Варгала, сквозь пограничную стену и сторожевой лес, по горам и заснеженным равнинам Страны Черепах, навстречу Лету, возможно, все еще буйствующему в Стране Забвения — был так долог, что не имело значения, когда он начнется, сейчас или спустя какое угодно время.
В обратную дорогу он отправлялся совсем другим — свободным, сильным и одиноким. С собой он мог взять только воспоминания — и ничего больше. Даже клинок Стардаха уже покоился на дне какой-то мутной лужи. С мрызлом Артем мог справиться и голыми руками, а сражаться таким огрызком с максарами не имело смысла.
Лишь тени, явившиеся из небытия, сопровождали его — оставшийся без погребения старик, душа которого, отягощенная многими грехами, все же не оказалась окончательно потерянной для Добра; дважды перерождавшийся воин, ценой жизни отомстивший за позор своего народа; прекрасная всадница с разящим клинком в руке, чья любовь точно так же, как и ненависть, не знала предела.
Отправляясь совсем в другие миры Артем был уверен, что его вспомнят в этих краях, вспомнят неизвестно откуда взявшегося чужеродца Клайнора — отца Мстителя, отца Губителя Максаров, вспомнят и с ненавистью, и с благодарностью.
'А теперь в путь, — сказал он самому себе. — Что толку, сидя на одном месте, разводить тоску? В Стране Забвения меня никто не ждет, но тем не менее придется кое-кому там о себе напомнить, — особенно человеку по имени Тарвад, новому судье и любителю музицирования. Несомненно, это именно его имел в виду умирающий Адракс, говоря: «… укажет… брат…» Путь, позволяющий обойти Страну Лета, укажет брат судьи Марвина, наверное, так.
