— Коза-то вроде безрогая попалась, — с легким сомнением сообщил Цыпф.
— Ничего, — успокоил его Зяблик. — Такие самые вкусные. Комолая пиренейская порода.
Захваченная в плен коза вела себя на диво спокойно — не блеяла и даже не брыкалась.
— Пуда три, не меньше, — сказал Зяблик, когда драндулет подкатил к горловине ущелья и вокруг стало значительно светлее. — Руку мне лижет, дура. А я ее сейчас за горлышко… Ой! — вдруг взвыл он. — Ты чего, бля, кусаешься?
Животное издало совсем не свойственный козе рычащий звук и высунуло из-под брезента голову. Рогов на ней действительно не было, зато имелись весьма впечатляющие клыки, язык лопатой, злобно прижатые уши и налитые кровью глаза. Лилечка взвизгнула, а Верка нервно хохотнула.
— Левка, сучий потрох, ты же волкодава подобрал! Нарочно, да? — заорал Зяблик, изо всех сил стараясь избавиться от опасной добычи.
Пес клацнул на него пастью, без посторонней помощи спрыгнул за борт, некоторое время постоял, провожая драндулет недобрым взглядом, а потом не спеша затрусил вслед за стадом.
— Вот и полакомились седлом козы, — ухмыльнулся Смыков.
— Все равно ничего не вышло бы, — махнул рукой Зяблик. — У нас же гранатового сока нет. А без него какой вкус.
Что-то с посвистом пронзило сверху вниз узкий сноп света и торчком воткнулось в стык между плитами. Второй дротик срикошетил о мостовую. Третий задел запаску драндулета.
— Гони! — рявкнул Смыков, но Толгай уже и так до предела выжал газ.
Драндулет понесся вперед почти впритирку к той стене ущелья, с гребня которой и падали дротики. Скалы впереди расступились, и по их почти отвесным стенам, прыгая с уступа на уступ, стремительно спускались полуголые, грубо размалеванные охрой и мелом люди.
На это было страшно смотреть! Едва коснувшись ногами еле заметного выступа или крохотного карнизика, человек уже вновь кидался на три-четыре метра вниз, в полете выискивая себе следующую точку опоры и при этом нередко изворачиваясь в воздухе чуть ли не вокруг собственной оси. Вдобавок ко всему горцы не прекращали дико улюлюкать и швырять дротики в приближающуюся машину.
Прежде чем драндулет успел вырваться на простор, его окружили со всех сторон. Кидаться на частокол коротких пик и длинных ножей было то же самое, что ложиться под циркулярную пилу.
Толгай попробовал было сунуться назад, но, обменявшись со Смыковым взглядом, убрал газ и воткнул нейтральную передачу. Непосредственная угроза для жизни отсутствовала — горцы могли убить путников только в случае их ожесточенного сопротивления. Как правило, от хозяев перевала можно было откупиться подарками, вся беда заключалась лишь в том, что они сами выбирали для себя эти подарки, не сообразуясь с мнением дарителей. Остаться после такой встречи без штанов было очень даже просто. И все же другого выхода, кроме переговоров, не предвиделось. К тому же горцы были хоть и свирепы, но отходчивы, как дети. А в самое ближайшее время сюда мог наведаться кто-нибудь из миссии, расположенной неподалеку.
Смыков во весь рост встал на переднем сиденье и страстно заговорил на пиджике, прижимая правую руку к сердцу и все время упоминая имя Сквотала Лютого. Паче чаяния это не успокоило, а, наоборот, еще больше взбудоражило горцев. Пики и ножи, казалось, уже готовы были пойти в дело, но, к счастью, на сцене появилось новое действующее лицо — тот самый одноглазый тип, который на памятной встрече в Подсосонье клял пропавшего в Эдеме болтуна и авантюриста Сарычева.
— Ну привет, — не очень дружелюбно буркнул он. — Что надо в наших краях?
— Проехать надо! — взбеленился Смыков. — Вы, братец мой, глаз-то свой протрите, протрите! Или не узнаете нас?
— Узнаю, почему же… Только следует предупреждать заранее. У нас тут неспокойно последнее время. Зачем зря народ мутить?
— Да мы к вам не по своей воле, — сказал Смыков примирительно. — Мы через Гиблую Дыру хотели пробраться, да чуть не утопли. Наводнение там со всеми вытекающими последствиями.
— В Эдем, значит, намылились, — одноглазый неодобрительно покачал головой.
— Ну дело ваше… Попробуйте…
Затем он обернулся к продолжающим возмущенно галдеть горцам и что-то сказал на их отрывистом, тявкающем языке. Те неохотно отступили и расселись на корточках — кто под стенами ущелья, кто прямо на дороге.
— Барахло какое-нибудь есть для подарков? — поинтересовался одноглазый.
— А то как же! И не только барахло.
— Валите прямо на землю. Они после сами все поделят.
Смыков швырнул на обочину пару горстей серебра, выставил кувшин вина похуже сортом, а уж потом, очень гордясь собой, запустил руку в насквозь промокший мешок. Продемонстрировав публике здоровенную снулую рыбину, он, шутки ради, шлепнул ее хвостом ближайшего горца по роже.
— Жрите на здоровье, братцы. Любимое ваше блюдо.
Шутка, надо сказать, не удалась.
Вся шайка дружно взвыла и, как по команде, вскочила на ноги. Горец, получивший рыбьим хвостом по физиономии, едва не проткнул Смыкова пикой, и того спасло лишь собственное проворство и та самая рыбина, использованная теперь вместо щита.
Одноглазый вскочил на подножку драндулета и страдальчески заорал:
— Гони назад на всю катушку!
Смыкова втащили в машину уже на ходу. Вслед им летели дротики, ножи, пики и даже камни, но драндулет успел нырнуть во мглу ущелья. Цыпф заметил, что горцы, шустрые и настырные, как сперматозоиды, бросились в погоню, и с ненавистью подумал о козах, закупоривших узкое «дефиле». Услужливое воображение тут же нарисовало ему картину кровавой схватки в самом центре блеющего, обезумевшего от страха стада. Неужели им суждено умереть в этой мрачной щели, на камнях, загаженных козьим пометом?
К счастью, козлы и козы уже одолели перевал и сейчас, белыми пушинками рассеявшись по кручам, уничтожали все виды растительности подряд.
На выезде из ущелья Толгай развернулся и глубокомысленно заметил:
— Козел такой дурной — понятно. Человек такой дурной — непонятно.
— В общем, так, — сказал одноглазый, спрыгнув на землю. — Дали вы, конечно, копоти… Я этих головорезов постараюсь угомонить, но чтобы вашего духа здесь и в помине не было… И так все наперекос идет, а тут еще вас нелегкая принесла…
— Что мы, интересно, такого плохого сделали? — возмутился Смыков. — Нет, вы скажите — что? Привет Сквоталу Лютому передали. Деньгами людей одарили, вином, рыбой деликатесной.
— Так вы, значит, еще и Сквотала припомнили? — понимающе кивнул одноглазый. — А клану Орла, случайно, не пожелали удачи на войне и охоте?
— Конечно, пожелали, — подтвердил Смыков. — Уж это как водится. Я местный этикет хорошо знаю.
— Этикет вы, может, и знаете… А того, что вашему Сквоталу еще три дня назад рыбку заделали, узнать не удосужились?
— Какую рыбку? — удивился Смыков.
— Самую обыкновенную, — одноглазый сплюнул в сторону. — А говорили, этикет знаете… Клан Орла из пленников птичек делает, а клан Форели — рыбок. Засовывают тебе в задний проход специальный крюк и вытаскивают весь кишечник наружу. Можете мне не верить, но некоторое сходство с рыбьим хвостом имеется.
— Вы хотите сказать… что перевалом сейчас владеет не клан Орла, а клан Форели? — дошло наконец до Смыкова.
— А вы не поняли сразу? Те, которые за Орла, ромбиками разрисованы, а те, которые за Форель, — кружочками. Они к рыбе, хоть сырой, хоть жареной, и пальцем не притронутся. Птица всякая или там омлет — другое дело.
Зяблик не преминул поддеть Смыкова:
— Мы с Левкой козу с собакой спутали, да и то в темноте, а ты рыбу за птицу принял. Это уж,
