повторить, но предложить такое просто язык не поворачивался.
Первым молчание нарушил Цимбаларь. К теме закона и произвола он больше не возвращался.
— Как там Ваня?
— Рыскает где-то с ребятами. Иногда мне кажется, что он впал в детство. Одного боюсь: как бы под его влиянием школьники не приохотились к курению и пьянке. Вот позор-то будет!
— Тем не менее дети — единственные, кто целиком принял нашу сторону. Помнишь, как они колотили старух возле опорного пункта? Между прочим, своих бабушек. Это дорогого стоит.
— Относись к моим словам как угодно, но у тебя с Ваней много общего. Вы ни в чём не знаете удержу.
— Это хорошо или плохо?
— Зависит от ситуации. Но в общем-то это отличительный признак варварских народов, слабо затронутых цивилизацией.
— Спасибо за комплимент, хотя ты и не оригинальна. Гунном меня успела обозвать покойная Изольда Марковна... Передай Ване, чтобы соблюдал осторожность. Ведь в видениях фигурирует и он — багряный призрак-коротышка.
— Соблюдать осторожность нужно нам всем... Уж если раздразнил зверя, будь готов к тому, что он на тебя бросится.
— В этой скверной истории есть один положительный момент. Нам можно не опасаться отравлений, засад, выстрела из-за угла, то есть всего того, что называется умышленными преступлениями. В Чарусе убийства совершаются только вследствие внезапной вспышки неприязненных чувств. Иначе говоря, в состоянии аффекта. В таких условиях значение будет иметь постоянная готовность к отпору и хорошая реакция.
— Полагаешь, что чаша сия не минует нас?
— Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Так, кажется, говорил Соломон.
— По-моему, он говорил несколько иначе: «Дабы злой умысел не застал тебя врасплох, всегда держи под рукой отточенную секиру». Ну всё, будем прощаться.
— До завтра. Если почуешь хоть намёк на опасность, немедленно радируй.
Утро ознаменовалось тем, что Парамоновна сунула ещё не до конца проснувшемуся Цимбаларю листок тетрадной бумаги, сложенный треугольником.
— Вот, под дверью нашла, — сообщила она. — Наверное, какая-нибудь сударушка послание подбросила.
— Нынешние сударушки посланий не пишут, а норовят сразу в постель шмыгнуть, — буркнул Цимбаларь, осторожно разворачивая треугольник (яда или, скажем, взрывного устройства он, разумеется, не опасался, но не хотел оставлять на бумаге лишних следов).
Текст, напечатанный на допотопной пишущей машинке, о чём свидетельствовали неотчётливые, кривые буквы странной конфигурации, состоял всего из трёх строчек. «Ребята, вы заигрались. Сами себе могилу роете. Не надо так больше рисковать, если, конечно, хотите остаться в живых».
Обратный адрес и подпись отсутствовали, но Цимбаларь и не надеялся найти их. Насколько он мог судить, сам текст был составлен грамотно, без орфографических и синтаксических ошибок. Если бумага и имела прежде какой-то специфический запах вроде дорогих духов, ладана или сыра «Рокфор», то на морозе он успел выветриться.
— Парамоновна! — позвал Цимбаларь. — Ты в молодости письма на фронт писала?
— А как же, — ответила старуха. — И батюшке, и брательникам, и племяшам. Чай, одна в доме грамотная была.
— Ты их треугольником складывала?
— Конечно. Конвертов в ту пору неоткуда было взять.
— Посмотри, правильно ли сложено это письмо? Только руками зря не лапай.
— Какое там! — сказала она, едва только глянув на бумажный треугольник. — Так ребятня самолётики складывает. Баловство одно.
Позавтракав парным молоком с ржаным хлебом, Цимбаларь покинул избу и словно в ледяную купель окунулся — в чёрную ледяную купель. От холода заняло дух. Ноздри слипались, на ресницах намерзал иней.
Время даже по деревенским меркам было раннее, но Вальку Дерунову, пока что поселившуюся у родственников, он дома не застал. Оказалось, что она уже успела посетить сыроварню, где от лица местных жителей добилась повышения цен на сдаваемое молоко, и урезонила на ферме подвыпившего сторожа. Похоже, что со старостой Чарусе повезло.
Обменявшись с участковым крепким мужским рукопожатием, Валька сказала:
— Кто старое помянет, тому глаз вон. Верно? Можешь теперь полагаться на меня, как на каменную стену. А надо будет. — она игриво подмигнула, — и на мягкую подстилку сгожусь. Вместе мы здесь порядок наведём.
— Буду весьма рад сотрудничать со столь энергичной и обворожительной особой, — Цимбаларь ответил любезностью на любезность. — Как раз и вопросик к тебе имеется. Сколько пишущих машинок в деревне?
— Три штуки. В конторе, в сыроварне, в клубе.
— Меня интересует очень старая, механического типа, со сбитыми литерами.
— Это в конторе. Ей, наверное, уже лет пятьдесят, если не больше. «Рейнметалл» называется. Уж и не помню, когда на ней в последний раз печатали.
— А как бы на неё взглянуть?
— Ничего нет проще, — Валька подхватила его под руку. — Пошли.
Взойдя на крыльцо конторы, не топленной, наверное, ещё с осени и потому, в отличие от соседних хат, глядевшей на улицу чистыми, незамёрзшими окнами, она не полезла за ключом в карман, как того следовало ожидать, а достала его из-за дверного наличника.
— Ключ всегда здесь хранится? — поинтересовался Цимбаларь.
— Сколько я помню — всегда. Кроме переходящего Красного знамени и почётных грамот, красть там нечего.
Забирая ключ, Цимбаларь со всей доступной ему вежливостью сказал:
— Спасибо за содействие. Ты мне, в общем-то, больше не нужна. Сам как-нибудь разберусь.
Пройдя тёмные сени и толчком отворив вторую дверь, он включил свет. За последние годы в бывшей колхозной конторе мало что изменилось. На стене — портрет Калинина, похожего на добренького бога Саваофа, забывшего нацепить свой нимб. В углу — свёрнутое знамя, под воздействием пыли превратившееся из красного в бурое. На столе — пишущая машинка, при виде которой возникали те же самые ассоциации, что и при знакомстве с фонографом Эдисона. На подоконнике три пустых стакана, ржавая консервная банка, полная окурков, и россыпи мышиного помёта.
Заложив в каретку заранее заготовленный лист бумаги, Цимбаларь настучал несколько случайно пришедших на память слов. Их графика имела те же самые отличительные признаки, что и текст подмётного письма.
Затем он по рации связался с Людочкой.
— Доброе утро. Ты уже встала?
— Ещё только собираюсь, — сонным голосом ответила девушка.
— Тогда извини за беспокойство. Дело, понимаешь ли, неотложное. Ночью мне сунули под дверь анонимное письмо.
— С угрозами?
— Нет, скорее с вежливым предупреждением. Похоже, что его автор находится в курсе некоторых наших проблем. Короче, с этим человеком не мешало бы познакомиться поближе. Пишущую машинку, на которой напечатано письмо, я уже нашёл. Она находится в бывшей колхозной конторе. Подойди сюда, если, конечно, не западло. Только не забудь захватить следственный чемоданчик.
— Через четверть часа буду, — ответила Людочка, расторопности которой мог бы позавидовать
