поганки, — стоял на своём Цимбаларь. — Свинья грязь найдёт. Верно, Ваня?
— Угу, — буркнул лилипут. — Для меня эта командировка вообще полный облом. До самого лета придётся трезвость блюсти. Вряд ли деревенской публике понравится, если восьмилетний сын училки будет дышать на них перегаром.
— А вот я село люблю! — заявил Кондаков. — Особенно зимой. Отдохну вволю, попарюсь в баньке, на охоту схожу... Не думаю, что у нас там возникнут какие-нибудь сложности. Выявим парочку зачинщиков, и вся таинственность сразу испарится.
— Почему же их прежний участковый не выявил? — поинтересовался Цимбаларь.
— Он был один, а нас целая компания. Сообща, извиняюсь за выражение, и чёрта можно вздрючить... Вот только эта экспресс-лаборатория меня смущает. Как я в ней разберусь, если до сих пор компьютер не могу постигнуть?
— Не берите в голову, Пётр Фомич. Я вам помогу. — пообещала Людочка. — Это ведь полевая модель, доступная даже лицам, не имеющим специального образования. Простая, как автомат Калашникова.
— Ну, тогда я спокоен, — Кондаков через спинку кресла пожал Людочке руку.
— Экспресс-лаборатория вас смущает, а фельдшерской практики вы, значит, не боитесь? — лукаво улыбнулась девушка.
— Ничуть! Это ведь, слава богу, не хирургия. В человеческие потроха лезть не надо. А по линии терапии я полезный совет завсегда дам, особенно деревенской бабке. Врачи и фельдшеры моего профиля должны лечить в основном добрым словом... Ты-то сама как учительствовать собираешься?
— Согласно методическим пособиям, — ответила Людочка. — Кстати сказать, в юном возрасте я мечтала стать педагогом. Больше всего почему-то меня привлекали гуманитарные науки. История, география, литература...
— Учительница младших классов должна всё преподавать. И физкультуру, и пение, и даже азы полового воспитания.
— Вы ещё плохо знаете мои способности! Если захочу, сделаю свою школу образцово- показательной. Но при условии, что мне будет помогать сынок, — она легонько щёлкнула Ваню по носу.
— Помогу, — горько усмехнулся тот. — А наливать будешь?
— Чернил и туши — сколько угодно!
— Дело, конечно, прошлое, но, по-моему, мы сглупили, — с удручённым видом произнёс Цимбаларь. — Ухватились, как в горячке, за первое, что нам предложили. Пусть бы Горемыкин отправил нас в штат Юта, к индейцам. А америкашек, соответственно, в Чарусу. Они же сами на это набивались. Вот тогда всё бы вышло красиво!
— В каком смысле? — полюбопытствовал Кондаков.
— Да в самом прямом. Америкашек я касаться не буду, но за себя скажу... Это только кажется, что индейцы живут на скудной земле. На самом деле она золотая, без всяких шуток. И дело тут вот в чём. С некоторых пор сентиментальные янки взяли моду каяться перед индейцами. Дескать, мы, такие-сякие, лишили вас исконных владений и поработили. Простите великодушно! В русле этой кампании Верховный суд вернул краснокожим многие прежние территории, особенно на юго-западе, и позволил заниматься там любым легальным бизнесом, причём необлагаемым налогами. Что-то вроде офшора... Думаешь, индейцы возродили гончарное и ткацкое ремесло, которым кормились их деды и прадеды? Дудки! Повсюду началось строительство шикарных казино. Деньги хлынули туда со всех сторон, ведь откат федеральной казне платить не надо. Ясное дело, не осталась в стороне и мафия. Племенные вожди за пару лет превратились в миллионеров, а мелкая сошка разъезжает сейчас на «Кадиллаках». Представляешь, какие возможности открываются в тех краях для неглупого и предприимчивого человека! Мы бы все славно пристроились. Я, конечно, в конторе шерифа, поскольку кумекаю в языках. Лопаткина, порядочность которой сомнения не вызывает, — крупье в казино. Кондаков вместо фельдшера стал бы шаманом. Работёнка непыльная и прибыльная. Ну а для Вани место в баре — вышибалой.
— Ты откуда про индейцев знаешь? — с сомнением поинтересовался Кондаков.
— Собственными глазами видел. Ещё до службы в органах по туристической визе ездил в Штаты. Ну и подзадержался там немного. Сначала мыл посуду в Денвере, потом работал на заправке в Фениксе. До Юты, правда, не добрался, но Аризону и Неваду исколесил вдоль и поперёк. Приходилось и с индейцами встречаться. Как Горемыкин назвал тот посёлок?
— Похоак, — напомнила Людочка, в отличие от коллег не страдавшая провалами в памяти.
— Если Похоак, то, скорее всего, там живут навахо или мохавы. Суровый народ. В их пуэбло, то есть в посёлки, без разрешения вождя не зайдёшь. Будь ты хоть трижды полицейский. Но для меня делали исключения.
— Опять ты врёшь! — фыркнула Людочка. — Тоже мне, бледнолицый брат... Скажи хоть одно слово на языке навахо.
— Пожалуйста. Хоть целую фразу. — Изменив голос, Цимбаларь отчеканил: — Айёр анош ни!
Въедливая Людочка не поленилась обратиться к Интернету, благо ноутбук находился под рукой. Покопавшись минут пять, она удивлённо покачала головой и сразу умолкла.
— Почему же ты в Америке не остался? — спросил Ваня.
— Не сложилось, — пожал плечами Цимбаларь. — Я визу сильно просрочил. Какое-то время жил вообще без документов. Попал в разряд нежелательных иностранцев. Месяц просидел в кутузке, это уже в Пасадене случилось. Потом за казённый счёт был выдворен на родину, о чём нисколько не жалею.
— Кто же тебя после этих художеств обратно в Америку пустит? — с укором произнёс Кондаков.
— Если будет надо, под чужой фамилией въеду, — Цимбаларь сделал невинное лицо. — Распишусь с нашей Людкой и стану мистером Лопаткиным. То есть совершенно другим человеком.
— Ты сначала моего согласия спроси, — обронила девушка.
Когда вся компания покидала машину, Ваня шёпотом спросил у Цимбаларя:
— А как переводится галиматья, которую ты сказанул?
Цимбаларь невозмутимо ответил:
— На языке индейцев навахо это означает: «Я тебя люблю».
Никаких неприятных сюрпризов они не ожидали (мстителям из «китежградской» банды сейчас, наверное, и своих забот хватало), однако не забыли проверить состояние охранной сигнализации и целостность секретных сторожков, которые Кондаков по привычке устанавливал повсюду, даже на дверях собственного кабинета.
Всё вроде было в порядке, и они гурьбой ввалились в квартиру, где, несмотря на героические усилия декораторов, по-прежнему витал стойкий нежилой дух.
Кто-то проскользнул в туалет, кто-то устремился в ванную комнату, а Ваня, умывавшийся раз в неделю, и то одним пальчиком, сразу повалился в кресло, находившееся к ящику с вином ближе всего.
Его взгляд, блуждавший по комнате в поисках штопора, случайно задержался на крохотной иголке, торчавшей из самой середины кресла. Если бы сюда сел не Ваня, а, к примеру, довольно широкий в кости Кондаков или даже фигуристая Людочка, эта иголка обязательно вонзилась бы кому-то из них в мягкое место. Таким образом, лилипута опять спасли его скромные габариты.
Цимбаларь, явившийся на зов Вани, распорол обшивку кресла ножом и извлёк на свет божий миниатюрный шприц-тюбик. Даже от самого лёгкого нажатия на иглу он выстреливал струйкой тёмно- красной жидкости.
Сразу после этого началось тщательное обследование квартиры. Готовые к действию шприц-тюбики находились повсюду — и в мягкой мебели, и в одежде, и в ворсе ковра, и в постельных принадлежностях, и в кухонных полотенцах, и даже в сиденье унитаза (ещё хорошо, что этим санитарным прибором успели воспользоваться только мужчины, которым по малой нужде не нужно было присаживаться).
— Что бы это могло значить? — недоумённо произнёс Кондаков, рассматривая в лупу один из шприц-тюбиков, который Людочка держала пинцетом.
— Даже если это новая порода тараканов, нам нужно в темпе сматываться отсюда, — сказал Цимбаларь. — Такими штучками должны заниматься специалисты иного профиля. Служба спасения,
