внешний вид обслуживающего персонала, расположение окон. Не умом, а глазами я осознала, что приблизившаяся ко мне медсестра держит в руках шприц.
– Не давайся, – прошипел Проныра. – Тебе угрожает страшная опасность.
Я стала возражать против укола. Медсестра посмотрела на меня ничего не выражающими глазами и вышла из палаты. Через минуту она возвратилась с другой медсестрой, мускулистой бабищей.
Я снова запротестовала. Глаза бабищи полыхнули лютым огнем. Это была такая нескрываемая ненависть, что ее никак нельзя было спутать с раздражением или возмущением.
Тут заработал мой язык. Как и глаза, он, казалось, действовал совершенно самостоятельно. Я слушала свою мягкую, спокойную и разумную речь. По состоянию здоровья, сообщила я, мне не рекомендовано принимать успокоительное. Мой лечащий врач неоднократно напоминал мне об этом. Если это успокоительное, то у меня может быть аллергический шок. Поэтому лучше посоветоваться с врачом, прежде чем делать укол.
Тупо посмотрев на меня, первая сестра пожала плечами. Поражение ее не раздосадовало. Зато бабища свирепо уставилась на меня, плотно сжав губы. Позволить уложить себя на ковер – ни за что! Первая сестра отступила. Бабища никак не могла оторвать от меня лютых глаз. Наконец ушла и она.
Зачем я все это наговорила, мелькнула у меня мысль. Насколько я помню, у меня никогда не было противопоказаний в отношении успокоительных лекарств. Часы на руке показывали половину третьего ночи. Я снова услышала голоса Проныры, Хинтона и Ники. Они сообщили новости из родного города. Совет просто озверел, узнав, что я еще жива. Скоро сюда прибудет один из Операторов с тем, чтобы убить меня. Я смекнула, что ему не составит труда пробраться в нашу женскую палату.
– Да он может это сделать и снаружи с помощью направленного излучения, – сказал Ники. – Мы постараемся его задержать, а тем временем поможем тебе выбраться отсюда. Надеюсь, нам это удастся.
Мне не оставалось ничего другого, как тоже надеяться. Всю ночь я не сомкнула глаз в ожидании известий. Наступило утро, а я все ждала.
Моими соседками по палате оказались самые разнообразные представительницы женского пола. Они собирались кучками в коридоре, прикуривая друг у друга. К своему удивлению, я обнаружила в кармане халата пачку своих сигарет. Правда, спички были конфискованы. Женщины как-то дружно двинулись в сторону длинных столов, расположенных в конце коридора. Я последовала за ними. Давали завтрак. К еде я не притронулась, зато выпила столько чашек кофе, сколько удалось достать. Подойдя к курившей на скамейке девушке, я попросила разрешения прикурить. Она подняла на меня глаза и залилась слезами. Снова склонив голову, она стала безутешно рыдать. Тут я как-то сразу вспомнила, где нахожусь. Бедняжка, с головой не все в порядке. Я прикурила у кого-то еще и вернулась в палату. Постели были убраны, доступ к ним преграждала воинственно настроенная санитарка. Я поискала глазами, куда бы присесть, но все скамейки были заняты. Что же мне так и стоять весь день?
Внезапно свет стал меркнуть, а пол медленно и плавно приближаться. Сильные руки ухватили меня за плечи и опустили на кровать, лицом вниз. Повернув набок голову, чтобы можно было дышать, я мгновенно уснула.
– Обед, – шепнул мне в ухо Проныра. – Тебе нужно окрепнуть. Съешь все.
Откуда он узнал, что уже время обеда? Еще не совсем проснувшись, я взглянула в сторону коридора. Женщины снова направились к столам. Я побрела за ними. Ножей и вилок не было. Я съела все, что только можно было подцепить суповой ложкой, вернулась в палату, легла на свою кровать и снова уснула.
У меня никогда не было снов, так что то, что мне привиделось, не могло быть сном.
– Нет, это не сон, раздался звонкий голос Ники. – Это диапозитивы.
Перед моими глазами появлялись цветные портреты Операторов. Особенно неприятным мне показался портрет Берта: у него на голове были нарисованы рога. Затем невидимая рука крестообразно перечеркнула его портрет видимым черным карандашом. Незаметно я уснула.
Проснулась я с ощущением бодрости и с ожиданием какого-то события. Девушки не подавали никаких признаков, что собираются двинуться к столам. Сев на край кровати, я стала ждать. Дверь в палату распахнулась, и вошла сестра, держа в руках историю болезни. Дойдя до середины палаты, она громко выкликнула мое имя, я встала и последовала за ней. Сон освежил меня. Я вошла в указанный сестрой кабинет, поздоровалась с находившимся там врачом и села. За спиной у доктора внезапно появились фигуры Хинтона, Проныры и Ники. Не обращая на них внимания, я внимательно смотрела в лицо доктору.
На столе лежала стопка анкет и, видимо, доктору полагалось заполнять их.
Тем временем Проныра и Хинтон затеяли спор. Оба, как ни странно, сошлись на том, что нужно убрать из моего разума всю информацию об Операторах. Хинтон считал, что это надо сделать с помощью диапозитивов. Проныра согласился. По его мнению, мне следовало для этого еще задержаться в больнице. Но тут возразил Хинтон, которого поддержал Ники.
Доктор задал мне вопрос, и тут же Проныра подсказал мне ответ. Я повторила, а доктор занес его в анкету.
– Ее семья может узнать, где она, и они забеспокоятся. – заметил Ники.
– Верно, – согласился Хинтон. – Дело и так слишком запуталось, чтобы в него влезла еще куча родственников. Организовать показ диапозитивов можно в любом месте. Главное – как можно скорее выбраться отсюда.
Доктор задал еще вопрос, Проныра тут же подкинул готовый ответ. Мне оставалось только повторять.
Проныра настаивал, что в больнице уж очень хороший проектор для диапозитивов. Хинтон не соглашался. Доктор долго изучал мою историю болезни, задавая по ходу вопросы. Проныра был наготове с ответами. Наконец анкета была заполнена, и доктор приступил к осмотру. Он постучал по коленкам, поцарапал подошвы ног, проверил мое чувство равновесия, измерил давление крови, послушал сердце. Проныра уже не так горячо настаивал на моем дальнейшем пребывании в больнице. Доктор стал расспрашивать меня о семье. С помощью Проныры я навыдумывала целую кучу родственников и адресов, по которым их можно разыскать. Мы поговорили об обмороке, который случился со мной на автовокзале. Проныра окончательно сдался, и было решено выпустить меня из больницы.
Доктор написал что-то на карточке и попросил передать ее моей палатной сестре, что я и сделала. Затем мне выдали мои вещи, я оделась и покинула больницу. Опасаясь городского совета, Хинтон велел мне немедленно отправляться на другой автовокзал.
Не так уж и трудно было удрать, подумала я. Однако нельзя отрицать, что вряд ли бы мне это удалось без помощи Проныры.
Как выяснилось, любимым средством передвижения у Операторов была автобусная компания «Гончие Псы».
– Она полностью под контролем Операторов, – сообщил мне Ники. – У них там даже своя полиция есть, чего нет ни на авиалиниях, ни на железной дороге, эти виды транспорта не входят в их сферу деятельности. Никогда не знаешь, когда Оператору вздумается пристать к твоей подопечной Вещи. Водители у Гончих все Операторы, всем им выданы лицензии Операторов-полицейских, по-простому Щитов (значок полицейского изображает щит – прим. перев.). Если ты везешь с собой Вещь, ее хартию нужно сдать водителю, чтобы к ней не привязался незнакомый Оператор.
Проныра вдруг недовольным голосом стал сетовать на то, что в автобусах полно мух.
– Да я не о тех мухах говорю, – повернулся он ко мне. – Я о Мухах.
– Это жаргонное словечко для обозначения Оператора, который, в отличие от нас, не принадлежит ни к какой организации, – пояснил Ники. – От этих Мух масса неприятностей, а иногда они просто опасны, когда пристают к твоей Вещи. На автобусе Гончих об этом, пожалуй, не стоит беспокоиться.
– Послушайте, – раздался вдруг незнакомый голос.
– Это водитель, – произнес Проныра.
– Мне все это не нравится, – продолжал водитель. – Вы здорово рискуете, обсуждая все эти дела в присутствии Вещи. Думаю, это не понравится нашей автобусной компании. Проныра рассказал ему про эксперимент.
