Обыкновенный, или «простой» шизофреник ведет себя не столь вызывающе. Уйти в себя безопаснее, вот он и сидит в глубочайшей апатии, недоступной для нормального разума. Молчание, устремленный в пустоту взгляд говорят о такой же, как у кататоника, отрешенности, а возможно, и о более развитой способности отключаться от реальности. Зачем стоять столбом, ополчившись на весь белый свет, да еще и отгораживаться от него рукой, зачем все время бояться, что стоит расслабить мышцы, и тебя снова засосет мир живых? У «простого» шизофреника якорь лежит глубже. Он замыкается в себе так же крепко, как кататоник сокращает свои мышцы. Можно включить у него над ухом сирену, психиатр может сколько угодно обращаться к нему, санитары будут суетиться вокруг него, но им не добраться до его замурованной сердцевины, хотя тело будет безвольным и податливым, как увядший салат. Равновесие наконец достигнуто, больше никаких внутренних землетрясений и ураганов. Вход закрыт. Покой и тишина до конца дней. Сижу на вечном якоре.
Что касается гебефреников, то они позволяют себе кое-какие движения и слова. Правда, движения в основном связаны с выражением лица, как правило, единственным: шутовским. Гебефреник хихикает и хохочет, ухмыляется и улыбается. А иногда и говорит. Как правило, это невнятное, бессмысленное бормотание. Да и на лице у него не стоит искать смысла. Со своей жуткой клоунской улыбкой он одинаково хихикает, уставившись на стену, на медсестру, на психиатра, на других пациентов. А уж если задать ему вопрос, то веселью нет конца. На первый взгляд, гебефреник озадачивает. Может, такова судьба выведенных из равновесия комиков? Нет, в эту группу входят в основном люди, прожившие убогие, безрадостные, трудные жизни, в которых не было ничего, что могло вызвать хотя бы подобие улыбки. И вдруг я поняла, какой якорь их держит. Хихиканье. Гебефреник укрылся от жизни в незатейливом приятном мире, расхристанном и несобранном, где не надо ни за что отвечать, тревожиться и бороться, потому что заниматься этим сложно и страшно.
Но кататоники, гебефреники и обыкновенные шизофреники – это все, так сказать, двоюродная родня, а мне хотелось узнать о параноидных шизофрениках, в чью группу входила и я. Психиатры считают эту категорию больных наиболее загадочной и непонятной, хотя и гораздо более общительной, чем их двоюродные товарищи по несчастью. Параноики в принципе не отличаются болтливостью, разве только в сравнении с остальными группами шизофреников. Но иногда параноик не выдерживает и раскалывается, и тогда доктора узнают о марсианине, который пытается его извести, или о соседе за стенкой, который хочет уничтожить его смертельным излучением. С негодованием он будет рассказывать о своих преследователях, возмущаясь несправедливостью сложившейся ситуации. Случается, что в своей исповеди параноик идет еще дальше и признается докторам, что задумал разделаться с марсианином, обчихав его простудными микробами, когда тот зазевается; а что касается соседа-излучателя, то для него готовится кое-что похлеще, и он помрет прежде, чем прикончит самого параноика.
На фоне остальных категорий шизофрении, представители которых превращались в изваяния, погружались в глубочайшую апатию или жизнерадостно хихикали, параноидная шизофрения выглядит неразрешимой загадкой. Пожалуй, единственной общей для всех параноиков чертой является постоянная умственная занятость. Душевный мир такого пациента полон бурной активности, населен десятками деятельных, хоть и вымышленных персонажей. Правда, некоторые из них не совсем вписываются в реальность, вроде марсианина или умельца по смертоносным излучениям. Но параноик, по крайней мере, все время активно взаимодействует со своим причудливым окружением, пытается укрыться от своих преследователей, придумывает способы их перехитрить. В то время как его двоюродная родня, отвернувшись от противника, тупо созерцает стенку, параноик словно смотрит на противника сквозь увеличительное стекло, чтобы получше его разглядеть. Судя по прочитанному, параноик ведет про себя постоянный разговор с населяющими его душевный мир людьми, сражается с ними, спорит, бросает им вызов. Да, да, все это так, подумала я. А через мгновение поняла, в чем дело.
Жизнь параноика в его вымышленном мире, если в него проникнуть, развивается по абсолютно четкому сюжету, а сам мир наполнен неожиданными красками и поворотами событий. Словно смотришь широкоэкранный фильм с понятным сюжетом и выразительными характерами. Это может быть намеревающийся стереть параноика в порошок марсианин, или угрожающий невидимыми лучами сосед, или сам дьявол вызывает его на поединок. Но здесь всегда присутствует бросающий вызов противник, и как бы он ни был страшен, его намерения легко просчитываются. Иссохший берег окунается в понятный, однопроблемный мир, который приходит на смену бесконечному множеству невыносимо сложных и не всегда ясно очерченных проблем, справляться с которыми у иссохшего берега больше нет сил. Его интерес привлекает драматическая яркость нового противника. А поскольку драма и сочность изображения, видимо, всегда нравились иссохшему берегу, то его легко поймать на эту привлекательную приманку. Параноик оживает в этом новом мире, таком выразительном, что от него просто так не отмахнешься. А коль скоро появился интерес к этой новой жизни, то обнаруживается что, помимо выразительности, в ней есть нечто большее – проблема. Обычно несложная: выжить, перехитрив противника. Как ни странно, хотя противник обладает безмерной властью и сверхчеловеческими возможностями, параноика это не так уж смущает или потрясает. Будь этот враг хоть семи пядей во лбу, параноик тут как тут, и рвется в бой.
Что же такое параноидная шизофрения? – вновь и вновь спрашивала я в своих раздумьях. Неужели не больше, чем якорь в виде однопроблемного мира, наполненного действием и красками и захватывающего разум параноика? Якорь, за который он рад ухватиться и заняться тем, что нравится: мыслить, строить планы, уметь перехитрить противника – все это так просто, даже интересно, когда четко знаешь, кто противник и как с ним справиться. Или понятие параноидной шизофрении гораздо шире? Может, это что-то вроде тренировки, которую Нечто устраивает для иссохшего берега? Видишь, как легко смотреть противнику в глаза, а то и плюнуть в них, если на то пошло. И пока ты смотришь и учишься плевать, ты разрушаешь свою прежнюю решетку отчаяния, безнадежности, нежелания действовать и принимать решения, учишься направлять поток адреналина в правильное русло. Я пыталась отыскать подтверждение тому, что параноики выздоравливают чаще, чем их двоюродная родня, но не нашла его. По всей видимости, параноидальная шизофрения вовсе не была обратной дорогой, задуманной Нечто, а если и была, то очень немногим удалось ее отыскать. Наверное, это вовсе не дорога, а еще один якорь.
Это верно, что шизофреники – плохие помощники психиатрам. Вот и сидят они себе в определенных медицинских учреждениях, стены которых едва выдерживают ежегодно нарастающий наплыв нового пополнения. Они сидят, а психиатры из кожи вон лезут, чтобы убедить их, что надо попытаться справиться с проблемами, от которых они укрылись в болезни, что могущество врага преувеличено, что нечего его бояться, что это вовсе никакой не враг. А все шизофреники, непроницаемые, необщительные, не идущие навстречу, знай себе сидят, молчаливые и отчужденные. Кому как не им знать, как непросто встретиться с врагом лицом к лицу, что враг ничуть не уменьшится в размере, если вернуться в реальную жизнь и посмотреть ему в глаза. А в этих же кабинетах сидят Нечто шизофреников, которые взяли на себя ответственность за их иссохшие берега, и точно так же, как последние, знают, как нелегко отдельному берегу справиться со своим вовсе не слабым противником, врагом неимоверной силы, который только и ждет возвращения берега, чтобы снова на него напасть. Так что пока враг поджидает, а иссохший берег не может похвастать силой, нет смысла уговаривать его вернуться и побороться. Лучше дать ему для надежности еще один якорь, чтобы ухватиться и отдохнуть. Хотя, конечно, время от времени появляется непреодолимое искушение выглянуть на мгновение из своего мира и напомнить докторам, что вряд ли они вправе строго судить о своих подопечных, если у самих с головой не все в порядке.
В бессильном гневе я думала обо всех переполняющих больницы шизофрениках. Хоть бы кто- нибудь вынул чековую книжку и купил каждому билет на автобус компании Гончих Псов, чтобы они могли уехать далеко-далеко от своих врагов. Что говорить! Не бывать этому. А все-таки интересно, сколько Нечто, уверившись, что враг далеко и никогда не возникнет вновь, воспрянут духом и повыдергивают свои якоря, чтобы иссохший берег снова занял свое президентское кресло?
Хотя на поиски причин шизофрении я потратила достаточно много времени, картина была мне вполне ясна на подсознательном уровне. Свидетельством своего рода было мое внезапное выздоровление после полугода постоянных галлюцинаций и бреда, а также то, что мой разум нашел дорогу из безумия, что само по себе отнюдь не случайно. Если сохранившиеся в памяти указательные знаки часто смахивали на
