— Машина загорелась? — спросил я.
— Нет, не успела, — ответил он. — Падая, она ударялась о землю и подпрыгивала и развалилась на части прежде, чем упала у тех деревьев.
— А что стало с Блейном?
— То же, что и с машиной.
Я оторвал взгляд от места падения машины, повернулся спиной к ограждению и облокотился на него. Вынув из кармана пачку сигарет, я предложил сержанту закурить. Он дал мне прикурить, потом закурил сам.
— Машина шла слишком быстро, и он не смог справиться с управлением на повороте, — сказал я неопределенно. — Это случилось после полудня, не так ли?
— Да, примерно в пять часов вечера, — ответил Ловатт.
— Я полагаю, что поблизости не было ни одного свидетеля, который видел бы, как это произошло?
— Нет, был, — ответил сержант спокойно. — Блейн останавливался, чтобы заправиться горючим, примерно в пяти милях отсюда вниз по дороге. В это время одна маленькая пожилая женщина ехала на машине домой в Пасадену, и она чуть не получила инфаркт, когда он промчался мимо ее машины примерно в миле отсюда вниз по дороге. Она посчитала, что он ехал со скоростью по крайней мере сто пятьдесят миль в час! Наверное, намеревался уехать очень далеко.
— Полагаю, — сказал я, глядя на дорожное покрытие, — на дороге здесь, должно быть, осталось много следов резины от его машины.
— Нет, не очень много, — ответил сержант настороженно. — Совсем немного'.
Я посмотрел на него. Его лицо было серьезным и озабоченным. Он был молод, смышлен и, по- видимому, готов посвятить этой службе всю свою жизнь. Из таких парней получаются очень хорошие полицейские.
— Он даже не попытался сделать правый поворот? — вслух выразил я свое удивление.
— Я ничего не знаю об этом, господин Холман, — ответил Ловатт с еще большей осторожностью. — Он не использовал тормоза.
— Всем расследованием руководили вы, сержант?
— Так точно.
— Он не использовал тормоза, — повторил я. — У вас это не вызвало никакого беспокойства, сержант?
— Я распорядился, чтобы все части машины были собраны в одном месте, затем пригласил эксперта по автомобилям, чтобы он их проверил, — сказал сержант. — Эксперт заявил, что он уверен: тормоза работали хорошо, не имели каких-либо повреждений и были в полном порядке.
— Так было снято одно из подозрений. Это не было убийством, — сказал я, кивнув. — После этого перед вами встала дилемма; был ли это несчастный случай или он покончил с собой?
Сержант сделал глубокую затяжку, повернулся лицом к ограждению и щелчком сбил окурок сигареты в каньон. Он задумчиво проследил за ним и, казалось, был поглощен только этим. Затем он ровным безучастным голосом проговорил:
— Лейтенант вызвал меня и сказал, что я должен помочь его хорошему другу — Рику Холману, который интересуется катастрофами в моем районе. Лейтенант мой хороший друг, и я, естественно, ответил ему, что все будет отлично. Теперь я знаю, что вы хороший друг лейтенанта, господин Холман, но это почти все, что я о вас знаю. Не можете ли вы рассказать мне немного больше о себе и о том, почему вас интересует именно эта автокатастрофа?
— Ваш вопрос, сержант, звучит вполне обоснованно, но я чувствую себя неловко, потому что не могу ответить на него, — сказал я искренне. — Меня мало интересует Блейн. Меня интересуют люди, которые были связаны с ним, когда он был жив. Я думаю, что это половина ответа на ваш вопрос?
— Боюсь, я остался в таком же неведении, как и был, — ответил он и тихо вздрогнул. — Но я должен верить своему лейтенанту. — Он посмотрел на меня. Его лицо внезапно оживилось, глаза загорелись живым огнем. — Вы спрашиваете, было ли это самоубийством или несчастным случаем? Конечно, меня это тоже беспокоило, мистер Холман. Тем более что я узнал, кем был этот парень — он был восходящей кинозвездой, и почти все газеты в нашей стране писали о его смерти как о большой потере. Я разговаривал с людьми из кинокомпаний — его пресс-секретарем, владельцем крупной киностудии, целой группой киноартистов, двумя ловкими киноюристами. И все они говорили мне, что парень все равно уже мертв и что, если хоть один намек на то, что это было самоубийство, а не простой несчастный случай, просочится в печать, это сообщение попадет на первые страницы газет. И как это отразится на других людях, с которыми он был связан в жизни и которые продолжают жить? И как это отразится на его друзьях и коллегах? Подумайте, к каким последствиям для них все это приведет! — говорили они мне. — Ловатт криво усмехнулся. — Мне не пришлось об этом думать, потому что вскоре после этого большой полицейский чин сказал мне, как поступать. Поэтому я бы очень хотел знать вашу точку зрения на это, господин Холман.
— Вы думаете, сержант, что это было самоубийство? — напрямик спросил я.
— Не знаю. Думаю, что это возможно, вот и все.
— Но никакого упоминания о возможности самоубийства в вашем официальном рапорте не было?
— Так точно.
— Было ли это единственным моментом, который вы не включили в свой официальный рапорт, сержант? На его лице вновь появилась кривая усмешка.
— Я ждал, когда вы зададите мне этот вопрос, господин Холман. Был еще один момент, который не упомянут в рапорте. Парень, который работает на бензоколонке в пяти милях отсюда вниз по дороге, сказал, что в машине Блейна, когда он заправлялся, находилась женщина. А та старушка, которая ехала ему навстречу, направляясь домой в Пасадену, поклялась на Библии, что, когда машина Блейна проносилась мимо нее, в ней, кроме него, никого не было. При этом она довольно точно описала Блейна. Очевидно, в машине в тот момент, когда она пробила ограждение в этом месте и полетела в каньон, никого, кроме Блейна, не было, иначе мы нашли бы на дне каньона ее тело или хотя бы то, что от него осталось.
— Дал ли парень с бензоколонки описание той женщины, которая находилась в машине Блейна?
— Да, он сообщил еще одну деталь, — ответил сержант. — Голова этой женщины была обвязана шарфом, и на ней были темные очки. Он сказал также, что видел ее только мельком, потому что она сидела в машине как-то съежившись. Его показания оказали мне большую помощь!
— Попытались ли вы найти эту женщину?
— Да, я пытался найти эту женщину, я допросил Деллу Огэст — киноактрису. Блейн вышел из ее дома примерно в два часа пополудни в тот день. Она сказала, что после этого она все время оставалась дома и никуда не выходила, но не могла доказать этого. Тот большой начальник сказал мне, как я должен написать свой рапорт, вот и все!
— Спасибо, сержант, — искренне поблагодарил я Ловатта. — Я признателен вам за вашу откровенность, но меня все же интересует, почему вы были со мной так откровенны.
— Эти крупные кинодельцы, эти их юристы и актеры... — проговорил он задумчиво. — У меня были очень неопределенные доказательства того, что это могло быть самоубийством, и то, что они говорили о его друзьях и коллегах и о возможных последствиях, вполне могло показаться естественным. Мне кажется, что я бы никогда и не написал об этом в своем рапорте. Но они не стали ждать, а через мою голову обратились к большому полицейскому начальнику и сказали ему, чтобы он проинструктировал меня, как мне написать свой рапорт. — Он как-то неопределенно улыбнулся. — Мне это не понравилось, мистер Холман.
Особняк был похож на один из тех, которые иногда можно увидеть в колонке рекламы в газете “Тайме”. Этот особняк на Бель-Эйр был построен на участке примерно в четыре акра. Он утопал в зелени. Сад вокруг дома располагался террасами. На участке у дома был бассейн и теннисный корт. Обычно в таких домах имеется пять с половиной ванных комнат с туалетами. Я раньше удивлялся, когда читал об этих “половинках” ванных комнат, пока однажды не понял, что боссы, которые могут себе позволить заплатить
