— Раз! — Она подняла бутылку высоко над головой.
— Я хочу сказать...
— Два!
— Я уже ушел!
Глава 7
Я нажал на кнопку звонка и спокойно подождал, пока Тони Алтино услужливо споет знакомую строфу. Секунд через десять после этого дверь приоткрылась на пару дюймов, так что я видел лишь удерживающую ее предохранительную цепочку, и осторожный голос спросил:
— Кто там?
— Рик Холман, — ответил я.
— Рик!
Цепочка слетела, и дверь широко распахнулась.
— Проходите, проходите! — приветливо затараторила Джеки Лоррейн.
На ней был весьма элегантный белый костюм, сшитый вроде бы из такой же ткани, как махровые полотенца: облегающий верх без рукавов и брюки-клеш с отворотами. На особе со столь пышными формами он смотрелся великолепно.
— Не знаю, чем вы напугали этого зверя по телефону, — торопливо начала Джеки, — но это было потрясающе. Сначала он пожирал меня глазами и подробно описывал, что намеревается со мной сделать, а после вашего разговора с воплями выскочил из дома, как смертельно раненный бык. Наверное, я никогда не смогу вас, как следует отблагодарить.
Она вновь заперла дверь на цепочку и провела меня в гостиную. Часть усыпанного звездами ночного неба за окнами из зеркального стекла внезапно скрыла тень, когда с ультрамодного кресла внезапно поднялась массивная фигура и медленно встала на ноги.
— Мистер Холман... — От зычного баритона подрагивали стены. — Я рад видеть вас снова, сэр, и в то же время искренне смущен. Как выразить свое глубокое раскаяние? Как должным образом извиниться за собственное ужасное поведение в вашем доме сегодня утром? — Его объемистое брюхо задрожало при воспоминании об этом, глаза под набухшими веками увлажнились. — Я краснею, я сгораю от стыда от одной мысли, что два артиста, да, два служителя искусства так постыдно воспользовались вашим гостеприимством. В отсутствие моего друга Брюса Толбота я хочу униженно просить прощения от его лица и, — тут он отвесил низкий поклон, — заверить, что преисполненный покаяния актер Джон Эшберри присоединился к его мольбам.
— Забудьте об этом, — буркнул я.
— Ах! — Он с облегчением вздохнул. — Вы говорите как истинный джентльмен, сэр!
После этого Эшберри вновь упал в кресло, но все его четыре подбородка продолжали трепетать от благодарности.
— В котором часу вы.., гм-м.., пришли в себя? Актер задумчиво выпятил толстые губы.
— К концу дня.., около четырех, по всей вероятности, Чуть-чуть болела голова, немного саднило горло, вот и все. — Он самодовольно погладил себя по брюху. — Понимаете, у меня для этого подходящая комплекция. Мозгляки вроде Брюса не в состоянии так равномерно распределять алкоголь по всему организму. Он был совсем плох, и мне пришлось чуть ли не тащить его до такси, когда оно наконец подъехало. Однако...
— Я так дрожала, когда этот зверюга ушел, — перебила Джеки, — что решила позвать кого-нибудь к себе, чтобы хоть какое-то время не оставаться дома одной. Меня пугала сама мысль об одиночестве, поскольку я совершенно не была уверена, что Пит вздумает вернуться. Поэтому я позвонила Джону, и он, не колеблясь ни секунды, тут же приехал! Ну разве он не великолепен?
— Это меньшее, самое меньшее, что я мог сделать! — пробасил тот. — Мы же старые друзья, верно? И всегда ладили.., ну, в лучшие времена, куда более счастливые, чем сейчас. — С большим трудом он снова выбрался из кресла. — Во всяком случае, теперь, когда мистер Холман здесь, вам больше не о чем беспокоиться, дорогая леди, поэтому я пошел...
— Джон, вам вовсе незачем убегать сию секунду, — любезно возразила Джеки.
— Вы исключительно добры, прелестная леди. — Он взял ее руку и весьма жеманно поцеловал. — Но отныне я уверен, что вы в надежных руках, нет, не так: в самых надежных, и, следовательно, я могу направить усталые стопы к родному дому. — Он медленно провел рукой по густым черным кудряшкам и тяжело вздохнул. — Домой! Какое волшебство некогда таило в себе это слово. Но теперь, в последние дни.., увы.., бесконечный, невыносимо тягостный спектакль, разыгрываемый без аплодисментов публики и без оплаты актерам. Но я не стану докучать вам тягостными подробностями о гнетущей атмосфере, об укоризненных взглядах, недомолвках и завуалированных оскорблениях! Я с готовностью признаю... — Драматическим жестом он ударил себя левой рукой в грудь. — Да, не стану скрывать, что с каждым днем у меня становится все тяжелее на душе. А бедняга Брюс? — Эшберри закатил глаза. — Будь он сделан из более прочного материала! Но все эти огорчения раздирают его с той же легкостью, как острый нож — шелковую ткань. Я понимаю, что не должен спрашивать, но смею ли я надеяться, сэр... — он посмотрел на меня чуть ли не с благоговением, — что ваша проницательность в скором времени положит конец всем этим тяготам? Что виновный будет разоблачен, всем станет ясно, какой он негодяй и мерзавец, а мы вновь обретем дом в том смысле, что там воцарятся привычные мир и покой.
— Скажите-ка мне кое-что... Сегодня утром вы говорили, что за попыткой шантажа стоит Хиллан, который, по вашему мнению, уже многие годы доит Кендалла, так?
— И я подписываюсь под этими словами, сэр! — Актер загромыхал. — О, этот гнусный Хиллан! Вот где он у меня сидит, этот преступник! — И пухлый указательный палец почему-то уткнулся в мою грудь.
— Это всего лишь ваше предположение, что он тайком присваивает деньги Кендалла?
На какое-то мгновение Эшберри вдруг перевоплотился в настоящего римского императора, глаза из-под нависших бровей бросали на меня расчетливо-изучающие взгляды.
— Сказать по правде, боюсь, эта история выставляет меня в довольно неприглядном свете. Все это произошло совершенно случайно несколько недель назад. Я проходил мимо кабинета Рейфа, дверь была открыта, и я услышал, как они с Хилланом громко спорят. — Актер вскинул руку, как бы заранее защищаясь от возможных упреков с моей стороны. — Знаю, сэр! Подслушивание не принадлежит к числу хороших привычек, поэтому мне, как артисту и джентльмену, следовало бы поскорее пройти дальше. Но, признаюсь, я остановился у двери и стал слушать. Возмущенный Рейф обвинял его в присвоении пятнадцати тысяч долларов с помощью какой-то хитроумной операции. Мерзопакостный Хиллан заявил, что это ошибка, поскольку окончательные расчеты еще не сделаны. За этим последовало множество всяких технических подробностей, которых я не сумел понять, но под конец Хиллан заявил, что, если Рейф не верит, почему бы не пригласить какого-нибудь бухгалтера со стороны и не поручить ему во всем разобраться. И Рейф ответил, что он, возможно, именно так и поступит.
— Это все?
— Все. — Подбородки Эшберри возмущенно задрожали. — Дорогой сэр, разве этого недостаточно? Совершенно очевидно, что Хиллан много лет обжуливает моего излишне доверчивого патрона! Поэтому, сообразив, что золотой гусь вот-вот для него сдохнет, этот тип решил прихватить с собой золотое яичко побольше и придумал план шантажа.
— Интересная версия! — пробормотал я.
— Неужели вы мне не верите? — недоверчиво вылупил глаза Эшберри.
— Почему? Я, разумеется, верю вам, но это не доказательство.
— В таком случае, — с обидой в голосе изрек актер, — мне остается пожелать вам спокойной ночи, сэр.
Он вышел из комнаты, даже спиной источая негодование. Джеки отправилась проводить гостя до двери. А я уселся на диковинной формы кушетку, не предназначенную для любовных игр, и закурил
