бульвар Сэнсет.
Я несся по бульвару, откинув верх машины. Мой профиль гордо реял и, очевидно, поражал воображение даже все повидавших лос-анджелесских обывателей.
Солнце сияло, день был великолепный. Тот мрачный дождливый Манхэттен, который я покинул ранним утром, казалось, не имел ко мне никакого отношения, ибо остался в другом времени и в другом мире. Здесь, под этим лазурным небом, можно забыть и про Нью-Йорк, и про дождь, и про притягательно- отталкивающую мисс Джордан, секретаршу с глазами змеи и костром рыжих волос на голове. Сегодня утром Фрэн Джордан не сумела вызвать мне такси. Эта девушка не имеет талантов, но почему-то служит у меня. Я вспомнил, как о таких особах отозвался Гугенхеймер: «Пиявки!». Однако, говорят, они тоже полезны для здоровья в особых случаях!
Из-за поворота показалась вилла Глории ван Равен, поразившая меня своим великолепием.
У крыльца стоял «континенталь» цвета асфальтовых джунглей: машиной недавно пользовались и не успели как следует ее почистить.
На мой звонок вышла красотка в купальнике, поверх которого она надела суперкороткую юбочку. Этот лоскутик позволял вволю любоваться ее загорелыми ножками. От ног я поднял глаза повыше и обнаружил смазливую голубоглазую мордашку, обрамленную пшеничными кудряшками.
Девушка была воспитана и поэтому вежливо поинтересовалась, по какому поводу я тревожу ее.
— Мое имя — Дэнни Бойд, — я повернул свою голову к левому плечу, чтобы она могла оценить безукоризненный классический профиль, который сейчас можно встретить только в музее, в зале греческой скульптуры. — Ваш адрес я узнал на студии.
— Вы актер? У вас такой профессиональный жест, — она мило передразнила меня, повернув голову набок. — Должна вас разочаровать: я не набираю труппу.
— Я знаю, кто вы: Эйприл Мауэр, секретарь Глории ван Равен, — сказал я и не удержался, чтобы не добавить ехидно: — А как вас звали до Голливуда? Шмельц?
— Откуда на студии берутся такие выскочки? — девица тоже с интересом оглядела меня с головы до ног.
— Вы ошибаетесь. Во-первых, я не актеришко и, во-вторых, не работаю на вашей студии. Гугенхеймер нанял меня, чтобы я доставил ему ко вторнику Глорию ван Равен — живую и невредимую. Кстати, где она?
Эйприл вздохнула, поняв, что наше знакомство — надолго, и пригласила в дом.
— Входите, если приехали.
Мой наметанный глаз сразу оценил обстановку. Глория не обустраивалась здесь надолго. Это было не гнездышко, а очередное место пересадки, не более. Вариант отеля. Патио, бассейн, бар... Голубое с белым. Стандартный набор преуспевающего человека.
— Выпьем! — Эйприл указала на бар. — Соорудите мне что-нибудь на свой вкус, только некрепкое. Повторите, как вас зовут. Я забыла...
— Что бы такое налить, что укрепило бы вашу память?.. Меня зовут Дэнни.
— Спасибо, Дэнни.
— Скажите, Эйприл, а, собственно говоря, что вы делаете при ван Равен? Подаете ей газеты со статеечками про «несравненную Глорию»? Пишете неприличные слова в тех местах, где проходят ее конкурентки по объему бюста?
— Сижу и слушаю болтовню таких, как вы, — отрезала секретарша.
Она потягивала бурбон, сидя на высоком табурете. Ее юбка-лоскутик обнажила незагорелую полоску кожи и краешек купальных розовых трусиков. Это было так непосредственно и приятно, что дождливый Нью-Йорк вообще уплыл на другой конец галактики.
Поглядывая на розовое бикини, я рассеянно потирал переносицу, отпивал из стакана мелкими глотками и лениво вел поиски, на которые так рассчитывал Гугенхеймер.
— Где же сейчас ... э ... ван Равен?
— Ну где же ей быть ... На побережье, конечно.
— Восточном? Западном?
Эйприл сфокусировала на мне свой взгляд и рассмеялась.
— Западном? Нет, мистер Дэнни Бойд, Глория забралась подальше.
— Может, она подалась от такой жарищи на северное побережье? На Аляску? Поедем, Эйприл, на Аляску.
Эйприл выставила указательный пальчик и сделала им вправо-влево: ни-ни. Я заметил, что ноготки девочка покрывает оранжево-золотистым лаком. Рука Эйприл была красива. Но придет ли эта рука мне на помощь в нужный момент?
— И что же делает Глория на побережье? — продолжил я. — Ловит рыбу? Катается на дельфинах?
— Нет, она на судне.
— Это уже кое-что. Итак, катамаран? Нет? Каноэ? Нет? Яхта?
— Вы угадали. Яхта Эдди. Глория там.
— Эдди?
— Эдвард Вулрих, — ответила Мауэр. — Вообще, у него есть титул: Вулрих Второй. Вы его не знаете? Глория «влетела» в Эдди без разбега. Пока это только увлечение, интрижка, но, кажется, скоро из искры разгорится пожар.
— Чем знаменит этот Вулрих Второй, кроме того, что у него есть яхта, а на яхте — Глория, а на Глории — ...
Я вовремя прикусил язык.
— Эдди ворочает делами на Уолл-стрит.
— О!
— 'Крупный зверь' — так он сам о себе говорит.
— Ну что же, посмотрим, какова ваша Глория в роли охотницы-амазонки!
Я легонько потряс опустевший стакан, и кубики льда зазвенели, как колокольцы.
— Кто с ними на яхте? Или это уик-энд вдвоем? — профессиональная выучка брала верх над блаженством этого прекрасного дня.
— Там еще два человека. Музыкант, джазмен Москат Муллинс...
— Знаю! Трубач! Мне нравятся его композиции.
— И Элен Фицрой.
— А эта зачем? Массажистка? Маникюрша? Телохрани-тельница?
— Нет, сейчас вы не угадали. Фицрой — давняя подруга Глории. Еще со школьных времен или с более поздних...
— Что она делает?
— Поет. Фицрой — певица из Чикаго, поет в Голливуде блюзы.
Голос Эйприл действовал на меня расслабляюще. Я еле сдержался, чтобы собственноручно не померить длину ее юбочки.
— Значит, на яхте только четверо?
— Ну, может, где-нибудь они нашли и пятого, и шестого... Никто не обращает внимания, когда в пьяной компании всплывают новые лица...
— А! Это компания пьянчужек?
— За всех не поручусь, но Глория не такая, мистер Бойд.
— Осталось узнать одно: на какой волне и под каким ветром качается эта замечательная яхта, где есть все — финансисты, музыканты и актеры — и не хватает только нас с вами.
— Понятия не имею.
От неожиданности я встрепенулся, как медведь, ужаленный осой.
— Что-о?
— Я не знаю, где яхта. Где-то на побережье.
Мне снова захотелось выпить. Но Эйприл упорно не замечала позвякивания льда в моем пустом
