– У нас любят ещё рассказывать о двух парнях – Эльфе Кирби и Билле Дерби, один был пожарным, а второй путевым обходчиком, – вспомнил Лайл. – Два-три раза в неделю они несли дежурство на разъезде, и компания предоставляла им ночлег в двухкомнатной хибарке, что стояла между путями и берегом озера. Дерби на правах старшего занимал комнату с видом на озеро. Отлично, но когда наступали холода и ветер дул ночью прямо в окно, потолок к утру весь был в изморози. В ночь Великого урагана Дерби предложил Кирби пять долларов за обмен комнатами, и Кирби, всегда готовый подзаработать, с удовольствием согласился. Но ветер в ту ночь дул с такой бешеной силой, что повернул домишко, и Дерби, как всегда, спал на холодной половине, да ещё и лишился пяти зелененьких.
– Йау! – Коко, сидя на вышке, явственно выражал негодование.
– Что он хочет сказать? – спросил Лайл.
– Что рассказ очень хорош, но он все же не верит ни слову. Кстати, расскажите-ка мне о шотландском вечере, который приурочен к юбилейным торжествам Брр.
Лайза, в девичестве Кэмпбелл, и Лайл, чья мать была урожденной Росс, с увлечением подхватили тему. Вечер станет прологом двухмесячных торжеств. Представлены будут все кланы горной Шотландии, и, разумеется, все выйдут в национальных костюмах. Парк напротив отеля украсят китайскими фонариками. Они будут украшать деревья днём, а ночью – загадочно мерцать. Эстраду предоставят волынщикам, и под звуки волынок танцоры спляшут воинственные танцы горцев, а шотландский квартет исполнит несколько народных баллад. Потом мисс Агата Бернс дёрнет за шнур и зажжёт именинный торт диаметром десять футов, украшенный двумя сотнями электрических свечек.
– Не помню, слышал ли я это имя… – задумчиво протянул Квиллер, и ему объяснили, что мисс Агате Бернс сто лет. Раньше она была учительницей, а в последнее время прикована к инвалидному креслу и живёт в «Уголке на Иттибиттивасси».
– Три поколения школьников год за годом единогласно выбирали мисс Агату «Любимой учительницей», – сказала Лайза. – Она обладала харизмой. И пробуждала в нас любовь к учению.
– А что она преподавала? – поинтересовался Квиллер.
– Предмет, который Комитет по образованию счёл нужным обозвать «мёртвыми языками», -с несвойственной ей горячностью ответила Лайза. -Вам, думаю, трудно в это поверить, но здесь, в глуши, мой отец целых четыре года учил латынь и год -древнегреческий. Заправилы нашего штата распорядились изъять эти предметы из школьной программы и по согласию с администрацией средней школы Пикакса закупили на сэкономленные деньги автобусы, главное назначение которых – загрязнять воздух. Расстояние в две-три мили никогда не было проблемой для ребят: они отлично топали в школу пешком.
– И чему же она учила потом? – спросил Квиллер.
– Английскому, – ответила Лайза. – Но никогда не забывала указать нам на латинские корни английских слов.
– Может быть, посвятить ей один из выпусков «Пера Квилла» и напечатать его в день открытия юбилейных торжеств?
– Блестящая мысль! – отозвался Лайл. – Но у неё был инсульт, и она не владеет речью. Брать интервью придется у бывших учеников. Их много среди членов клуба «Добрые старые времена» и в «Уголке на Иттабиттиваси».
– Не расспросить ли мне и бабушку Алисии?
– Она живёт очень замкнуто. Взять у неё интервью – задача не из легких.
Но для журналиста со стажем препятствий не существовало. Он умел достучаться до самых застенчивых и недоверчивых. Тёплый бархатный голос создавал доверительную атмосферу. Внимательно слушая, он тактично кивал и смотрел на своих собеседников таким вдумчивым взглядом, что невольно располагал их к себе.
– А вам случалось бывать в доме Кэрроллов? – спросил Квиллер.
– Только однажды, – ответила Лайза. – Миссис Кэрролл редко приглашала гостей, но тут речь шла о чаепитии с целью сбора пожертвований на церковь. Особняк очень красив, обставлен старинной мебелью как европейского, так и здешнего, североамериканского, происхождения. Чиппендейл, ньюпорт, стиль королевы Анны – всего и не перечислишь.
– Если она полагает, что ради особняка внучка решится бросить Милуоки, то сильно заблуждается, – подхватил Лайл. – Алисия моментально продаст всё ценное какому-нибудь нью-йоркскому антиквару, а дом – агентству по недвижимости.
Те поделят его на квартиры, а рядышком выстроят кондоминиум.
– Йау! – прервал его яростный вопль с пьедестала.
– Он прав: нам пора, – улыбнулись гости, вставая.
Квиллер уже составил план действий и хотел немедленно привести его в исполнение. Вернувшись в амбар, он взял с полки экземпляр «Былей и небылиц» и надписал на нем посвящение: «Доктору Вендлу Кэрроллу, доктору Гектору Кэрроллу и доктору Эразму Кэрроллу – трём поколениям врачей, лечивших жителей Мускаунти со времён первых поселенцев». Затем, набросав записку и приложив к ней карточку с номером своего телефона, он вложил оба листка между страницами в том месте, где начиналась история, озаглавленная «Верхом по срочному вызову», и распорядился, чтобы посыльный мотоциклист немедленно отвез эту книгу в «Уголок на Иттибиттивасси».
Ждать пришлось очень недолго. Зазвонил телефон, и приятный, хорошо отшлифованный голос вежливо произнес «Мистер Квиллер? Говорит Эдит Кэрролл. Мы не знакомы, и я глубоко тронута тем. что вам захотелось прислать мне вашу прекрасную книгу. Какое точное описание быта врачей времен первых переселенцев! Такое чувство, словно сам доктор Эразм рассказал вам эту историю».
Для особы, имеющей репутацию замкнутой и надменной, миссис Кэрролл была на удивление разговорчива. Квиллер, отлично попадая в тон, пробормотал слова благодарности.
– Мистер Квиллер, вы написали, что хотели о чём-то поговорить. Счастлива буду, если вы сможете приехать ко мне завтра на чашку чаю.
Подровняв усы и одевшись, как подобает для чаепития с вдовой доктора Вендла, Квиллер уселся в машину и отправился в загородную обитель вышедших на покой пожилых людей.
Дама любезно приняла его в квартирке, обставленной – вне всякого сомнения – фамильной мебелью. Седая, с легким румянцем, с красивой – по возрасту – причёской, она была одета в шёлковое платье цвета лаванды.
– Вы любите старомодные вещи? – спросила она, вводя Квиллера в маленькую гостиную.
– Отдаю должное и выделке древесины, и форме каждой отдельной вещи, но не люблю, когда вся комната забита антиквариатом, – признался он. – Вот у вас всё расставлено очень красиво.
– Благодарю. – Она была польщена. – Мой покойный муж тоже терпеть не мог тесноты.
Проходя мимо застеклённой горки, он невольно обратил внимание на коллекцию мелкого расписного фарфора, издалека смахивавшего на солонки, но при более внимательном рассмотрении оказавшегося крошечными туфельками.
– Удивительная коллекция! – воскликнул он, останавливаясь. – В жизни не видел ничего подобного.
– Собирать крошечные фарфоровые туфельки большое удовольствие, – улыбнулась она. – Мы с мужем быстро превратились в заядлых коллекционеров. Правда, у нас имелись и причины романтического свойства. Но я не буду мучить вас рассказами об этих безделушках. Садитесь, а я сейчас принесу чай.
Когда она вышла из кухни с подносом, уставленным чайными приборами, Квиллер вскочил и помог ей донести его. Пожилым дамам нравилась его предупредительность, впитанная, как он любил говорить, с молоком матери. Разумеется, он сознавал, что такие манеры располагают к нему его собеседников, и рассчитывал расположить к себе и бабушку Лиши.
Они сидели за небольшим чайным столиком в стиле королевы Анны. Миссис Кэрролл налила чай в чашки из тонкого фарфора.
– Я заварила дарджилинг, его стоит пить с капелькой тёплого молока, – пояснила она и вопросительно приподняла серебряный кувшинчик.
– Да, пожалуйста, – кивнул Квиллер и тут же попросил: – А вы не расскажете мне историю,
