сама, либо безнадежно заблудилась, либо ее похитили.
— Поисковые группы искали ее месяцами, но в тот год зима настала рано, — подхватил он ее рассказ. — Девочка…
— Перестань называть ее девочкой, — раздраженно прервала его Лилли. — Ее зовут Торри Ламберт.
— Торри Ламберт исчезла, словно ее поглотила земля. От нее не осталось ни следа.
— Если не считать синей бархатной ленточки, — уточнила Лилли. — Она зацепилась за кусты, там ее и нашли. За границей штата Теннесси.
— Именно это и навело полицию на мысль о похищении. Чтобы добраться до места, где была найдена лента, ей пришлось бы пройти десять миль по самой труднопроходимой местности к востоку от Миссисипи, — сказал Тирни.
— Ее мать опознала ленточку. Она была в волосах Торри в тот день. — Лилли помолчала, слепо глядя куда-то вдаль. — Миссис Ламберт, должно быть, прошла через сущий ад, когда увидела эту ленту, — проговорила она тихо. — У Торри очень длинные волосы, почти до талии. Чудесные волосы. В то утро она вплела в косу эту ленту. — Вновь переведя взгляд на Тирни, Лилли добавила: — Не знаю, что еще ты с ней сделал, но тебе хватило времени расплести ее косу и вынуть ленточку.
— Это сделал Синий.
— Хотела бы я знать, — продолжала она, словно он ее не прерывал, — что это было? Неосторожность с твоей стороны, или ты нарочно оставил ленту для полиции?
— С какой стати кто бы то ни было стал оставлять ее нарочно?
— Чтобы сбить со следа поисковые группы. Если такова была цель, уловка сработала. Когда ленту нашли, по следу пустили служебных и охотничьих собак. Но они так и не взяли след. — Лилли опять задумалась. — Я хочу знать, почему ты не забрал ленту как трофей.
— Синий забрал свой трофей. Он забрал Торри Ламберт. Его голос заставил Лилли содрогнуться.
— Значит, лента — всего лишь символ успеха. Тирни быстро проглотил остатки кофе.
— Я все выпил. Спасибо.
Лилли забрала у него кружку и вложила в пальцы обеих рук по печенью с арахисовым маслом. Первое Тирни проглотил в один присест. Когда он наклонил голову, чтобы съесть второй крекер, ее внимание привлекла повязка.
— Рана болит?
— Терпимо.
— Вроде бы не кровоточит.
Лилли протянула ему еще один крекер, но вместо этого Тирни схватил ее запястье и стиснул его, как тисками.
— Я выживу, Лилли. Меня больше беспокоит твое выживание.
Она попыталась высвободить руку, но он держал ее крепко.
— Отпусти руку.
— Сними наручники.
— Нет. — Она безуспешно пыталась высвободиться.
— Я спущусь к твоей машине и достану лекарства.
— Ты сбежишь.
— Сбегу? — Тирни едко рассмеялся. — Ты же выходила из дома. Ты знаешь, что там творится. И как, по-твоему, далеко я убегу? Я хочу спасти твою жизнь.
— Без тебя обойдусь.
— У тебя лицо посерело. Я мог пересчитать каждый твой вздох, пока ты была в гостиной. Ты еле держишься.
— Это ты меня держишь! — На этот раз, когда она дернула руку, он отпустил запястье. Ей пришлось сделать несколько громких свистящих вздохов. — Есть будешь? — спросила она, протягивая ему последнее печенье.
— Буду.
На этот раз, вместо того чтобы вложить крекер ему в руку, Лилли поднесла его ко рту Тирни.
— Не вздумай меня укусить.
Он бросил на нее оскорбленный взгляд, вытянул шею и схватил печенье зубами. Лилли тут же отдернула руку. Тирни зубами вобрал крекер в рот. Она забрала пустую кружку и тарелку и направилась в гостиную.
— Если не хочешь меня отпустить, по крайней мере, переведи меня туда, чтоб я мог за тобой присматривать.
— Нет.
— Если я буду там, ты тоже сможешь за мной присматривать.
— Я сказала: нет.
— Лилли.
— Нет!
— Ты мне так и не сказала, как Датч объясняет появление ленты. Что она значит для Синего?
Лилли заколебалась, но после некоторого размышления ответила:
— Датч говорит, что Синий использует ленту как символ своего успеха и как вызов властям.
— Я согласен. И это, пожалуй, единственное, в чем я когда-нибудь соглашусь с Датчем. У меня есть множество причин считать его дураком, и одна из них в том, что вчера он оставил тебя здесь, на этой горе, хотя знал, что буря вот-вот разразится. О чем он только думал?
— Это была не только его вина. Я сама попросила его уехать раньше меня.
— Почему?
— Я не собираюсь рассказывать тебе о своих отношениях с Датчем.
Тирни долго смотрел на нее молча.
— За это я тебя уважаю, — сказал он наконец. — Честное слово, уважаю. Я бы тоже не хотел, чтобы ты говорила с ним о нас.
— Никаких нас нет, Тирни.
— Это неправда. Полнейшая неправда, и ты сама это знаешь. Пока ты не вбила себе в голову, что я извращенец, мы были уже на полпути к тому, чтобы стать нами.
— Не придавай слишком большого значения одному поцелую.
— При обычных обстоятельствах я бы не стал, — возразил Тирни. — Но то был не обычный поцелуй.
Лилли знала, что надо немедленно уйти от него. Заткнуть уши. Не смотреть ему в глаза. Но они приковали ее к месту. Словно заворожили.
— Можешь спорить сколько хочешь, Лилли, но ты прекрасно знаешь, что я говорю правду. Это началось не вчера вечером. Это продолжается с той самой минуты, как ты вошла в тот автобус. С тех пор каждую секунду каждого дня я хотел тебя.
Лилли заставила себя не слышать того зова, который все громче звучал в ней.
— Вот так ты это делаешь?
— Что?
— Заговариваешь зубы женщинам, чтобы шли с тобой, не пикнув?
— Ты думаешь, я тебе зубы заговариваю?
— Да.
— Чтобы ты потеряла бдительность, сняла с меня наручники, после чего я… что? Изнасилую тебя? Убью?
— Что-то в этом роде.
— Тогда объясни, почему вчера вечером я ограничился одним поцелуем.
Он пытливо заглядывал ей прямо в глаза, ожидая ответа. Ответа так и не последовало. В конце концов он сказал:
— Я остановился, потому что не хотел пользоваться ситуацией. Мы попали в опасное положение.
