Давай сюда ключи от снегоходов.
— С какой, собственно, стати я должен их отдавать?
Датч шагнул к нему.
— Я тебе скажу, с какой стати. Если ты сию же минуту не отдашь мне ключи, я отпущу Уэса, и он тебе все кости пересчитает. Он их тебе так переберет, что ты до конца своих дней будешь пищу принимать через трубочку, хреносос плюгавый.
Уильям презрительно фыркнул, словно его не испугала угроза, но все-таки сунул руку в карман брюк и вытащил целую связку ключей, которую все это время носил с собой. Датч выхватил у него ключи.
— Ты идешь? — спросил он Уэса.
Уэс промолчал, но последовал за Датчем через весь дом к задней двери.
Они заговорили, только оказавшись в «Бронко» на об ратном пути в школьный гараж.
— Если об этом станет известно, у Скотта не останется ни шанса получить стипендию, — начал Уэс. — Ни одному колледжу не нужны студенты, трахающие своих учителей. — Он несколько раз стукнул кулаком по приборному щитку. — Нет, но этот сукин сын Ритт! Никчемная гадина! Я из него кишки выпущу и по стенке размажу! Он же все специально подстроил, чтобы мы их застукали, верно?
— Он все специально подстроил.
— Но почему?
— Решил поквитаться.
— За что? Что я ему сделал?
Датч бросил на друга укоризненный взгляд.
Уэсу хватило совести напустить на себя сокрушенный вид.
— Он хотел отплатить тебе за все обиды, нанесенные за много лет, истинные и воображаемые. Но я не понимаю, зачем ему понадобилось так унижать свою сестру, — признался Датч. Он на минуту задумался и снова заговорил: — Скотт всего лишь мальчишка. Он урвет свое, где и когда ему предложат, даже если это учительница. Но Мэри-Ли? Я потрясен. Кто бы мог подумать, что она на такое способна?
Уэс разразился презрительным смехом:
— О, они все на это способны. А то ты не знал?! Все они шлюхи.
Его снова разбудила боль. И еще холод, поселившийся в постели, когда Лилли ее покинула. Не открывая глаз, Тирни зарылся поглубже в одеяла и предался воспоминаниям. О прошлой ночи. О Лилли. О том, как все было в первый раз. О, какой это был сладкий, ленивый, молчаливый, тягучий, текучий секс!
Они не сказали друг другу ни слова. Им не требовались слова. Движения, жесты, прикосновения заменили и слова; этим языком они оба владели превосходно. Ведомый тысячелетним инстинктом, он востребовал тело, которого так долго желал. А Лилли непостижимым образом, известным только женщинам, позволила ему питать иллюзию будто это он был хозяином положения, будто это он овладел ею.
После того первого раза, когда он наконец скатился с нее и повернулся на бок, он увлек ее за собой, и они оказались лицом к лицу. Ему хотелось прочитать ее мысли, понять, сумел ли он вернуть себе ее доверие. Он вглядывался в ее глаза, и ему казалось, что она ему доверяет. Но, может быть, это был всего лишь отблеск только что потрясшего ее оргазма.
Он отбросил назад прядь волос с ее влажной щеки. Коснулся указательным пальцем ее нижней губы, провел им по ее зубам.
— Ты же знаешь, я ничем не пользовался.
Лилли кивнула.
— Ты должна была заставить меня прерваться.
Она взглянула на него с сомнением.
— Клянусь, я бы это сделал, если бы ты попросила.
— Но я не попросила.
— Да. Ты не попросила.
Он обхватил рукой ее талию, положил ладонь на поясницу и притянул ее к себе. Его член нашел себе естественное гнездо в развилке ее бедер. Они поцеловались. Это был чувственный поцелуй, ее рот оказался жарким и страстным, влажным и голодным. Этот рот так много обещал, что у него кровь вскипела при одной мысли об открывающихся возможностях.
С тихим смехом он прервал поцелуй.
— Не могу поверить, что я это говорю, но я весь горю.
Лилли улыбнулась:
— Я тоже.
Они сняли с себя одежду. Обнаженная Лилли. Господи!
Наконец-то ему довелось ее увидеть, и он не мог насмотреться. Она была прекрасна. Нежные округлости груди вздымались над хрупкими ребрами. Отсветы огня играли на ее коже, исполняли какой-то таинственный эротический танец теней, словно лижущих ее соски.
— Прошлым летом всякий раз, как тебя окатывало водой…
— Знаю, что ты собираешься сказать, — перебила его Лилли. — Я готова была сквозь землю провалиться.
— Я это знал. Поэтому я старался вести себя как джентльмен и смотреть только на твою голову. Но это было нелегко. — Он провел костяшками пальцев по ложбинке у нее между грудей.
— Ты сегодня меня трогал, — сказала она тихим и хриплым голосом. — Пока я спала.
Он посмотрел на нее и отвел взгляд.
— Немного. Совсем чуть-чуть.
— А я думала, мне это снится.
— Я тоже думал, что мне это снится. — Тирни снова взглянул ей в лицо. — Если мне и сейчас это снится, не буди меня.
— Не буду.
Ее сосок напрягся от его прикосновения. Он несколько раз провел по нежному бутону подушечкой большого пальца, потом легонько сжал его.
В ответ Лилли со стоном прошептала его имя. Потом она сказала:
— Возьми ртом.
Тирни наклонил голову и схватил сосок губами.
— Ты жульничаешь, — сказал он.
— Как это?
— Подглядываешь в окно за моими фантазиями.
Тирни невольно застонал, вспоминая, как взял ее сосок в рот. Его язык запомнил эту бархатистость, этот вкус. Он с улыбкой открыл глаза и вдруг сообразил, что эротические воспоминания убаюкали его и он снова заснул.
Но теперь он полностью очнулся от сна. Все его тело проснулось. У него была мучительная эрекция.
«И почему только это у меня не болит?» — пробормотал он. Морщась от боли во всем теле, он сел и протер глаза:
— Лилли?
Он отбросил одеяла и встал. Вернее, попытался. Он был на ногах, но его тело согнулось под прямым углом. Он выпрямился, хотя все его кости, суставы, мускулы дружно проголосовали против. Его била дрожь, он весь покрылся гусиной кожей. Пришлось схватить верхнее одеяло и закутаться. — Лилли? Не получив ответа, Тирни направился в спальню.
Лилли остановилась на опушке леса, наслаждаясь потрясающим видом. Она словно видела перед собой трехмерную рождественскую открытку. Ветви хвойных деревьев обвисли под тяжестью снега. Обнаженные сучья лиственных чернели на белом фоне. Рассвет позолотил лишь самые верхушки деревьев, раскачивающиеся на ветру. А вот внизу ветра совсем не чувствовалось, лес стоял тихий и темный.
