Фрейзер кивнул. Команда выскочила из корабля, люди резвились и кувыркались в снегу, точно школьники. Фрейзер пошел навстречу второму помощнику и инженеру, тоже покинувшим корабль. Второй помощник повернулся к своим людям, чтобы их успокоить.
Через некоторое время из грузового люка показались сани. В корабельном хозяйстве их имелось три штуки, с корпусом из легкого пластика: двое саней для исследовательской группы, а одни держали на корабле про запас. Сани были полностью оборудованы, включая радиоаппаратуру и пистолеты Самсона, стреляющие парализующим газом.
Роэн взглянул на дочь:
— Я хочу, чтобы ты осталась здесь, Марсия. Девушка, должно быть, ожидала чего-то подобного,
потому что в ответ на это она выставила вперед подбородок, что сделало ее до странного похожей на отца и добавило привлекательности; упрямства же, наоборот, от этого не убавилось.
— Нет, — отрезала Марсия.
Эсмонд поддержал Роэна:
— Пожалуйста, милая. Эти люди могут оказаться недружественными Ты поедешь в следующий раз.
— Нет, — повторила Марсия.
— Марсия, — ласково сказал Роэн. — Не нужно мне здесь никаких глупостей. Вернись с Фрейзером на корабль.
Марсия изучала его лицо. Потом повернулась и легонько поцеловала Эсмонда в щеку:
— Удачи, милый.
Она отправилась с Фрейзером. Конвей заметил на глазах у девушки слезы. Он испытывал теплое чувство по отношению к Марсии. Она не пыталась показать свой характер. Она только хотела быть с Эсмондом на случай, если что-нибудь произойдет.
— Думаю, теперь можно ехать, — сказал Роэн.
Они забрались по шесть человек в сани, все сильные и выносливые, кроме Роэна, этнолога и Конвея, который с трудом прошел путь от рядового до мастера-пилота.
Двигатели взревели — и наконец перешли в нормальный рабочий режим. Сани помчались через гладкую, без всяких следов, равнину, точно две небольшие лодки по белому морю, поднимая волны снежной пыли.
Конвей ехал в первых санях. Он наклонился вперед, как борзая, которой не терпится рвануться по следу. Половина его существа сходила с ума от нетерпения, а другая половина, холодная и замкнутая, строила планы.
Корабль за их спинами делался все меньше и меньше. Сверкающие остроконечные глыбы льда плавно тянулись к небу.
Через некоторое время скорость саней упала. Высокие скалы, закованные в ледяную броню, поднимались из снега, иные из них лед покрывал лишь сверху, ниже они оставались голыми. Водитель выставил голову вперед, постоянно прищуриваясь.
— В чем дело? — спросил Конвей. — Почему так медленно?
Водитель саней с раздражением ответил:
— Боюсь на что-нибудь налететь, сэр. Дьявольски темно, и теней много, я почти ничего не вижу.
— И только-то? — Конвей рассмеялся и протиснулся вперед. — Что ж, пусть сова поработает.
Он взял управление на себя и пустил сани быстрее Каждый риф, каждая скала, каждая гряда снега были видны ему, как днем. Он снова засмеялся.
— Мне начинает нравиться Искар, — сказал он Роэну. — Стоит основать здесь колонию для людей со способностью видеть в темноте, и мы будем счастливы, как летучие мыши. Моему отцу здесь, должно быть, нравилось.
Роэн посмотрел на него. Конвей снова забыл надеть капюшон. Ветер колотил друг о друга пряди его обледенелых волос, а на ресницах выступил иней. Он, кажется, этим наслаждался. Роэн содрогнулся.
— Я и сам никталопик, — ответил он. — В темноте вижу. Но предпочитаю солнечный свет и тепло.
Эсмонду было неинтересно, о чем говорят другие. Его мечта была так же сильна, как мечта Конвея, и в сознании этнолога просто не оставалось места для чего-то еще.
Сани мчались через равнину, одни следовали за легкими вспышками двигателя других. Корабль совсем затерялся в белой пустыне позади. Впереди на фоне звезд вырастали горные цепи. Один ветер был здесь хозяином. «Все очень красиво и мирно», — подумал Конвей. Холодная, прекрасная драгоценность мира. В ушах музыкой запели слова, те слова, которые сопровождали смерть отца и звучали сквозь всю его собственную жизнь как обещание и вызов: «Озеро Ушедших Навеки… Ушедших Навеки…»
Уже много лет назад Конвей перестал вдумываться в их смысл. Только в кошмарных снах они властвовали над ним и его пугали. Он хотел того, что таилось в озере, — и ничто больше не имело значения.
Озеро Ушедших Навеки. Скоро, скоро, скоро!
И все же — Конвею показалось, что очень много времени прошло, прежде чем они въехали в широкое ущелье между горами. Он вынужден был замедлить бешеный бег саней, потому что почва здесь оказалась в рытвинах и ухабах. Наконец пришлось совсем остановиться. — Отсюда будем добираться пешком, — объявил он.
В нетерпеливой лихорадке он ждал, пока люди выбирались из саней и крепили у себя на одежде пистолеты Самсона в кобуре. Двоих оставили стеречь сани, остальные цепочкой углубились в нагромождение скал. Ветер завывал между стенами гор, снег слепил. Не было ни малейших признаков города.
Конвей возглавлял процессию. Он напоминал человека, ведомого дьяволом. В то время как остальные скользили и спотыкались, он шел по изуродованной земле точно кошка, — быстро и уверенно ступая ногами даже на самых подозрительных участках пути. Несколько раз он вынужден был останавливаться и ждать, чтобы не слишком опередить остальных.
Внезапно в однообразный вой ветра вторгся совсем иной звук.
Конвей поднял голову и стал вслушиваться. До ушей долетели чистые, приятные ноты рожков, доносящиеся с расположенных выше склонов. Музыка эхом отдавалась по всей долине, аккорды следовали один за другим, звенящие ноты тронули сердце Конвея и привели его в волнение. Он вытряхнул из волос снег и пошел дальше, не обращая внимания на остальных.
Прямо перед ним возник широкий выступ горы. Дул ветер, а глубокий звук рожков звал и звал с другого конца долины. Сугробы наступали на него, мелкие льдинки в воздухе испытывали его упрямство, но темпа сбить не смогли. Он смеялся и все шел по горному выступу, пока не увидел белый город, сверкающий под звездами.
Город начинался в долине и шел вверх по склону, как бы вырастая из замерзшей земли, будучи частью ее, такой же вечной, как горы. На первый взгляд он казался сделанным изо льда, фантастические очертания башен и зубчатых стен слабо сияли в темных сумерках и местами были припорошены снегом. Из оконных проемов исходило сияние жемчужного света.
За городом две горные гряды сходились все ближе, пока наконец их не разделила только линия теней, узкое пространство с ледяными стенами, достигающими самого неба.
Сердце Конвея сжалось от жгучей боли.
Узкое ущелье —
На мгновение все низринулось в ревущую тьму. Сны и реальность смешались воедино — записки отца, крик отца перед смертью, его собственные полные страха блуждания за стеной сновидений.
Конвей громко сказал ветру, снегу и плачущим рожкам:
