практика получения совета по смущающему нас вопросу с использованием знакомого приема: «У моего друга Джона – проблема…»
Очень интересно понаблюдать, как дети пользуются этой зоной безопасности.
С одной стороны, ребенок отождествляет себя с «Энни», но когда повествование доходит до «больного места», он становится на позицию слушателя, и тогда «Энни» – это просто девочка из рассказа. Таким образом он получает возможность понаблюдать со стороны за своим двойником, не давая смущению взять власть над разумом.
Форма рассказа имеет еще одно преимущество: для ребенка рассказ гораздо интереснее, чем нравоучительная лекция. Во всем мире дети выключают радиоприемники и телевизоры, если там читают нотации, и включают их, когда наступает время сказки.
Когда я сочиняла рассказ о релаксации для первой книги «Рассказов про Энни», я начала с разработки соответствующего «сценария», подходящего для детей. Отшлифовав «сценарий», я решила, как обычно, испытать его на своей дочери. Я подождала, когда у нее будет дурное настроение, подошла к ней и сказала самым доброжелательным голосом: «Хочешь, я помогу тебе расслабиться?» Аманта с тоской посмотрела на меня, и я начала читать ей свой сценарий. В конце концов Аманта фыркнула и изрекла: «Скукотища». Она восприняла мое вмешательство как навязчивость. Девочка была раздражена и не расположена к общению. Она не желала, чтобы кто-нибудь указывал ей, что нужно делать. Я вернулась к письменному столу и постаралась увязать релаксационный сценарий с рассказом об Энни.
Я снова подождала, когда Аманта будет в дурном настроении. На этот раз вместо «хочешь, я помогу тебе расслабиться», я сказала: «Хочешь, я расскажу тебе одну историю?»
Аманта согласилась, и я начала рассказывать. Она внимательно слушала, с огромным интересом следя за событиями, в которых, казалось, участвовала не только Энни, но и моя дочка. В конце рассказа ее лицо сияло. «Блеск!» Это была высшая награда, которой могла в то время удостоить австралийская школьница.
Релаксационный сценарий был абсолютно идентичен тому, который она объявила «скукотищей». Единственная разница заключалась в том, что на этот раз он был облечен в форму рассказа. У дочери не создавалось впечатления, что ей что-то навязывают, и поэтому она слушала с интересом.
Истории позволяют ребенку почувствовать, что он не одинок в своих страхах и переживаниях, что другие дети испытывают то же самое. Это оказывает успокаивающее воздействие. Ребенок избавляется от комплекса неполноценности, он уже не считает себя уродцем, тупицей, врединой или трусом и т.д. Такое успокоение укрепляет в нем уверенность в себе и помогает бороться с трудностями.
У историй есть еще одна положительная сторона: для того, чтобы сочинить интересную для ребенка историю, рассказчик должен проникнуть в детский внутренний мир. Необходимо увидеть окружающее глазами ребенка, что мы делаем нечасто. Мы так привыкли к своей взрослой перспективе, что забываем о том, что существует и другой взгляд на вещи. Мы забываем, что для ребенка чудовища в шкафу так же реальны, как вы или я. Мы забываем, что в волшебство дети верят так же искренне и безоговорочно, как в электричество или магнит. Мы забываем, что то, что кажется нам обычным, тривиальным, может восприниматься ребенком как катастрофа. Мы забываем, что наша интерпретация событий может коренным образом отличаться от интерпретации ребенка. Это относится и к языку. Например, вместо того, чтобы сказать «бабушка умерла», взрослые обычно говорят «мы потеряли нашу бабушку». Дети, не знакомые с этим эвфемизмом, поймут эти слова буквально – бабушка где-то заблудилась. Они могут недоумевать, почему в этой беде никто даже пальцем не шевельнет, чтобы ее поискать, и надеются, что в один прекрасный день она все-таки найдет дорогу домой.
Поскольку мы не желаем утруждать себя и посмотреть на мир глазами детей, то часто ограничиваемся попыткой разубедить их и отвергаем их представления. Ребенку, который боится чудовищ в темноте, мы говорим: «Не говори глупостей; нет никаких чудовищ». От этого ребенок начинает чувствовать себя непонятым, его воля парализована. И страх только усиливается. Такое отношение взрослых вбивает клин между родителями и ребенком, поскольку ребенку кажется, что родители не понимают его. Это усложняет их дальнейшее общение. Потеряв надежду быть понятым, ребенок замыкается.
Когда же взрослый рассказывает одну из «историй про Энни» – историю, близкую к восприятию ребенка и отражающую его реальную жизнь, ребенок приобретает опыт противоположного свойства. Появившееся взаимопонимание улучшает отношения между родителями и ребенком. Вспомните, когда в последний раз вы беседовали с человеком, который был действительно настроен на вашу волну (и вы это ощущали), понимал ваши чувства. Вспомните, как приятно это было и как вам потом этого не доставало.
«Истории про Энни» способствуют общению и располагают к нему совершенно особым образом. Часто дети избегают говорить о своих проблемах потому, что стыдятся этого, боятся нежелательной реакции на них взрослых или потому, что у них не хватает слов и понятий для описания своих чувств и эмоций. Услышать их часто запутанные и сумбурные чувства, выраженные словами в рассказе, может оказаться весьма полезным.
Это дает вам возможность вступить в диалог со своим ребенком. Ведь разговор с ребенком о его тревогах и проблемах иногда напоминает допрос в лагере военнопленных: имя, воинское звание и регистрационный номер – это все, что вам удается узнать. Но тот же самый ребенок может стать на удивление открытым, когда он расскажет о том, что беспокоит и тревожит Энни. Так что, если вы не знаете, что именно беспокоит вашего ребенка, вы можете спросить, что, по его мнению, беспокоит Энни. И в этом случае опять то же чувство безопасности позволяет ему быть столь открытым. Если я не уверена, что именно является причиной беспокойства моей дочери, я просто спрошу ее, какую «историю про Энни» (вернее, о чем) она хотела бы от меня услышать. Если она скажет что-то вроде: «Расскажите мне, как Энни ходила к доктору», – я буду знать, в чем суть проблемы.
Способ общения через посредство рассказа ценен еще тем, что в этом случае в познании нового ребенок чувствует себя в оп ределенной степени независимым. Он может потратить столько времени, сколько ему надо, чтобы усвоить содержание рассказа и схватить его идею. Он может слушать рассказ снова и снова и сосредоточить внимание на том, что в данный момент для него особенно актуально – ничего не навязывается ему насильно. И, самое главное, все новое, что он узнает, воспринимается им как свое собственное достижение, как результат самостоятельных усилий. Если он хочет побороть страх, как это делает Энни, он делает так потому, что решил это сделать сам, а не потому, что так велела мама. Таким образом, ребенок получает возможность испытать чувство своей собственной значимости, свою способность взвешивать ситуацию и самостоятельно принимать решения.
Я могу привести очень интересный пример такого чувства «самостоятельности» у моей дочери Аманты. Ей было одиннадцать лет – возраст, когда ей очень хотелось доказать, что мнение мамы не всегда бывает верным. Однажды она пришла из школы совершенно расстроенная. В ответ на мои расспросы Аманта бросила на меня сердитый взгляд и раздраженно выпалила: «Никто не хочет со мной играть». В переводе это означало, что она поссорилась с лучшей подругой. Я стала давать ей здравые советы о том, что нужно делать, когда твоя лучшая подруга не хочет с тобой играть, но Аманта оборвала меня: в тот момент она меньше всего нуждалась в моих наставлениях. Вечером она была еще раздражена, когда я укладывала ее в постель. Она не могла забыть огорчившего ее инцидента и вовсе не горела желанием идти в школу на следующий день. Я спросила на всякий случай: «Хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь историю про Энни?» Она повела в мою сторону глазами, которые говорили: «Если тебе это так нужно», – и я начала рассказывать ей историю о том, что сделала Энни, когда ее лучшая подруга не захотела с ней играть. Аманта слушала с кислым выражением лица, а когда я закончила, она сердито объявила: «Дурацкий рассказ, и мне стало еще более скверно, чем до этого».
Я ушла из комнаты, чувствуя себя более несостоятельной, чем минуту назад.
Может быть, я была права, размышляла я, когда думала, что предельный возраст для этих рассказов – десять лет.
На следующий день не без трепета я зашла за Амантой в школу. К моему удивлению, вместо вчерашнего угрюмого лица с выражением «никто не хочет со мной играть» я увидела ее обычную веселую мордашку.
«Привет, – сказала я. – Как сегодня было в школе?»
«Нормально», – ответила Аманта.
