Туманы Авалона

обозначился округлившийся живот. – К следующему году, глядишь, и младенчик появится, будет вам над кем ворковать и суетиться!

– Но уж больно долго ты засиделась в девушках, леди Моргейна, – заметила Альенор Галльская. – И вряд ли ты можешь рассчитывать на партию более выгодную, нежели приемный брат самого короля!

– Замуж я не тороплюсь, а Кэй заглядывается на меня не больше, чем я на него.

– И верно, – хихикнула Гвенвифар. – Язык у него столь же ядовитый, как и у тебя, да и нрав не сахар – жене его терпения потребуется больше, чем святой Бригитте, а у тебя, Моргейна, колкий ответ всегда наготове!

– Кроме того, если Моргейна выйдет замуж, придется ей прясть на весь дом, – отозвалась Мелеас. – А Моргейна, как обычно, прялки чурается! – Мелеас вновь крутнула веретено, и прясло медленно опустилось к полу.

– Это верно, мне больше нравится шерсть чесать, да только уже ни клочка не осталось, – пожала плечами Моргейна, неохотно берясь за веретено.

– А ведь ты – лучшая пряха среди нас всех, – заметила Гвенвифар. – Нитка у тебя получается безупречно ровная да крепкая. А на мою посмотришь, так она уже и рвется.

– Это верно, руки у меня ловкие. Может статься, я просто устала от веретена; ведь мать научила меня прясть еще совсем маленькой, – согласилась Моргейна и нехотя принялась скручивать нить в пальцах.

Это верно – прясть она терпеть не могла и от этого занятия по возможности уклонялась… крутишь-вертишь нить в пальцах, принуждаешь свое тело к полной неподвижности, одни только пальцы работают, прясло вращается, вращается, опускаясь все ниже и ниже, к самому полу, вниз, а потом вверх, сучится нить, скользит между ладоней… – так просто при этом впасть в транс. А дамы между тем со вкусом сплетничали о всяческих пустяках дня: о Мелеас и ее утренних недомоганиях, или вот еще от двора Лота приехала некая женщина и привезла целый ворох скандальных историй о Лотовом распутстве… «Да уж, я бы многое могла им порассказать, кабы захотела; даже племянница жены едва избежала его похотливых объятий… Мне потребовалась вся моя сообразительность и острый язык в придачу, чтобы не угодить к нему в постель; девица или замужняя женщина, герцогиня или скотница, Лоту все равно, он за каждой юбкой ухлестывает…» Сучится, скручивается нить, вертится, вращается веретено. А ведь Гвидион, надо думать, уже совсем большой мальчик, ему целых три года исполнилось, самое время перейти от ручных котят и бабок к игрушечному мечу и деревянным рыцарям, вроде тех, что она вырезала для Гарета. Моргейне отчего-то вспомнилось, как она качала на коленях Артура – еще совсем маленькой девочкой в Каэрлеоне, при дворе Утера; то-то он был тяжелым! До чего удачно, что Гвидион ничуть не похож на отца; маленькая копия Артура при Лотовом дворе – то-то раздолье было бы болтливым языкам. А рано или поздно кто-нибудь сложил бы воедино веретено и прясло и спрял бы нить к верному ответу… Моргейна сердито вскинула голову. Да, за прялкой впасть в транс ничего не стоит, но ей должно выполнить свою часть работы, к зиме нужна пряжа, дамы станут ткать вовсю в преддверии празднеств… А Кэй – вовсе и не единственный мужчина в замке моложе пятидесяти; есть еще Кевин, что привез вести из Летней страны… как же медленно опускается к полу прясло… сучится, скручивается нить, пальцы словно живут своей жизнью, помимо ее воли… даже на Авалоне она терпеть не могла прясть… на Авалоне среди жриц она старалась взять на себя большую часть работы с красителями, лишь бы избежать ненавистной прялки: пальцы двигаются, а мысли бродят где попало… нить крутится, вращается, точно в спиральном танце на Холме, все кругом и кругом… вот так и мир вращается вокруг солнца в небе, хотя невежественные простецы считают, будто все происходит наоборот… Видимость порою обманчива, очень может быть, что веретено крутится вокруг нити, а нить вращается вокруг себя самой, снова и снова, извивается, точно змея… точно дракон в небесах… ах, будь она мужчиной, она бы уехала прочь с Каэрлеонским легионом, ей бы не пришлось тогда сидеть здесь и прясть, прясть, прясть до одурения, до бесконечности… но даже Каэрлеонский легион кружит вокруг саксов, а саксы кружат вокруг него, все кругом и кругом, вот так и кровь совершает круговой путь у них в венах, алая кровь течет, течет… заливает очаг…

Моргейна услышала свой собственный пронзительный крик лишь после того, как он сотряс безмолвие зала. Веретено выпало из ее рук, покатилось в расползающуюся алую лужу крови, кровь растекалась, била струей, заливая очаг…

– Моргейна! Сестрица, ты, никак, о веретено укололась? Что с тобой?

– Очаг в крови… – с трудом выговорила Моргейна. – Глядите: вот, вот, прямо перед троном Верховного короля, в луже крови, жертва зарезана, точно овца, на глазах короля…

Элейна встряхнула ее за плечи; Моргейна огрешенно провела рукой по глазам. Никакой крови в помине не было; лишь отсвет полуденного солнца медленно скользил по полу.

– Сестрица, что ты такое увидела? – мягко спросила Гвенвифар.

«Матерь– Богиня! Опять!» Моргейна попыталась выровнять дыхание.

– Ничего, ничего… Наверное, я задремала и мне пригрезился сон…

– Ну, хоть что-то ты видела? – Калла, дородная жена эконома, так и ела Моргейну взглядом. Моргейна вспомнила, как последний раз, более года назад, она впала в транс, сидя за прялкой, и предрекла, что любимый скакун Кэя сломает ногу в конюшнях и ему придется перерезать глотку.

– Да нет же, просто сон, – досадливо отозвалась она. – Прошлой ночью мне снилось, будто я ем гусятину, а я ее с Пасхи в рот не брала! Неужто в каждом сне так уж нужно усматривать знамение?

– Моргейна, если ты и впрямь возьмешься пророчествовать, так будь добра, предскажи что-нибудь разумное, – поддразнила Элейна. – Например, когда мужчины вернутся домой, чтобы мы успели согреть вина, или для кого Мелеас шьет свивальники – для мальчика или девочки, или когда королева наконец забеременеет!

– Замолчи, негодница! – цыкнула на нее Калла, ибо глаза Гвенвифар тут же наполнились слезами. Голова у Моргейны раскалывалась – сказывались последствия нежданно накатившего транса, – перед глазами плясали крохотные искорки, бледные, мерцающие цветные змейки разрастались, затмевали взгляд. Молодая женщина понимала: надо бы пропустить шутку девушки мимо ушей, но, даже сознавая это, не сумела сдержаться:

– Как мне надоела эта затасканная острота! Я вам не деревенская ведунья какая-нибудь, чтобы возиться с талисманами на зачатие, приворотными зельями, гаданиями и наговорами! Я жрица, а не колдунья!

– Да полно тебе, полно, – примирительно промолвила Мелеас. – Оставьте Моргейну в покое. На такой жаре чего только не привидится; даже если она и впрямь видела кровь, разлитую перед очагом, так, чего доброго, какой-нибудь дурень-слуга опрокинет на пол недожаренную лопатку и разольет кроваво- красную подливку! Не хочешь ли попить, леди? – Она подошла к ведру, зачерпнула воды, подала ковш Моргейне; та жадно припала к нему. – Насколько я знаю, большинство пророчеств так и не сбываются: с таким же успехом можно спросить у нее, когда же отец Элейны наконец-то настигнет и сразит дракона, за которым гоняется и зимою, и летом!

Как и следовало ожидать, уловка сработала.

– Если, конечно, дракон и впрямь существует… – пошутила Калла. – А то, сдается мне, король просто изыскивает предлог уехать в странствие всякий раз, когда домашний очаг ему опостылит.

– Будь я мужем Пелиноровой супруги, – откликнулась Альенор, – я бы и впрямь предпочитала общество неуловимого дракона дракону в собственной постели.

– Элейна, а скажи-ка, дракон и вправду существует, или твой отец гоняется за ним лишь потому, что это – проще, нежели толком позаботиться о стаде? – полюбопытствовала Мелеас. – В военное время мужчинам сидеть и прясть не приходится, но в мирные дни, сдается мне, среди птичьих дворов и пастбищ им ничего не стоит соскучиться.

– Сама я дракона не встречала, – промолвила Элейна, – сохрани Господь. Но некое чудище и впрямь то и дело похищает скотину; а однажды я видела огромный слизистый след через поля; над ним поднимался смрад, и тут же лежал остов обглоданной коровы, покрытый вонючей липкой жижей. Здесь не волк потрудился и даже не росомаха.

– Подумаешь, скотина пропадает, – фыркнула Калла. – Народ фэйри, сдается мне, не такие уж