Элейна напоминала сейчас ощетинившуюся кошку, готовую схватиться за своих котят с огромной злой собакой.
– Если ты откажешься, – бесстрастно произнесла Моргейна, – то, когда Ланселет вернется, я расскажу ему, как был устроен ваш брак, как ты со слезами умоляла меня, чтоб я наложила на него какое- нибудь заклятье, дабы он оставил Гвенвифар и полюбил тебя. Сейчас он считает тебя невинной жертвой моей магии, Элейна, и винит во всем меня, а не тебя. Хочешь ли ты, чтобы он узнал правду?
Элейна побелела от ужаса.
– Ты не посмеешь!
– Можешь проверить, – сказала Моргейна. – Уж не знаю, что значат клятвы для христиан, но я тебя уверяю: те, кто служит Богине, относятся к клятвам со всей серьезностью. Именно так я и отнеслась к твоей клятве. Я подождала, пока ты не родишь еще одну дочь, но Нимуэ – моя. Ты дала слово.
– Но… но как же?… Она ведь христианское дитя, как же я отпущу ее из материнского дома к… к безбожным колдуньям…
– В конце концов, я – ее родственница, – мягко произнесла Моргейна. – Сколько лет ты знаешь меня, Элейна? Разве ты хоть раз слыхала, чтоб я поступила дурно или бесчестно, что не решаешься доверить мне ребенка? Я ведь не собираюсь скармливать ее дракону, да и времена человеческих жертвоприношений давным-давно остались в прошлом – теперь так не поступают даже с преступниками.
– Но что ее ждет на Авалоне? – спросила Элейна с таким страхом, что Моргейна невольно подумала: уж не питает ли она на самом деле подобных подозрений?
– Она станет жрицей, познавшей всю мудрость Авалона, – ответила Моргейна. – Настанет день, когда она будет чувствовать движение звезд и знать обо всем, что только есть на земле и на небе.
Она улыбнулась.
– Галахад сказал, что Нимуэ хочет научиться читать, писать и играть на арфе. На Авалоне это доступно всякому. Ее жизнь будет менее суровой, чем в какой-нибудь школе при монастыре. Мы уж точно не будем изнурять ее постами и покаянием, – во всяком случае, пока она не подрастет.
– Но… но что я скажу Ланселету? – дрогнула Элейна.
– Что хочешь, – отозвалась Моргейна. – Думаю, лучше всего сказать ему правду: что ты отослала девочку на воспитание на Авалон, чтобы она могла занять опустевшее там место. Но меня не волнует, как ты будешь оправдываться перед мужем. Можешь сказать, что она утонула в озере или что ее утащил призрак Пелинорова дракона. Как тебе угодно.
– А священник? Если отец Гриффин услышит, что я отпустила свою дочь, чтобы из нее в языческих землях сделали чародейку…
– Это меня и вовсе не интересует, – отрезала Моргейна. – Если хочешь, можешь рассказать ему, что ты препоручила свою душу моему злокозненному чародейству, чтоб заполучить мужа, а я взамен потребовала от тебя старшую дочь. Что, не хочешь? Вот и я почему-то подумала, что не хочешь.
– Ты жестока, Моргейна, – сказала Элейна. По лицу ее текли слезы. – Дай мне хоть несколько дней, чтоб я могла собрать для нее все, что нужно…
– Ей нужно не так уж много, – ответила Моргейна. – Запасная рубашка, теплые вещи для дороги, плотный плащ и прочная обувь – этого довольно. На Авалоне ей дадут одежду новообращенной жрицы. Поверь мне, – мягко добавила она, – с ней будут обращаться с любовью и почтительностью, ведь она – внучка величайшей из жриц. Все будут – как там выражаются ваши священники? – все будут милосердны к ней. Ее не будут принуждать к аскетической жизни, пока она не вырастет настолько, чтоб ей хватало сил переносить суровые условия. И она будет счастлива.
– Счастлива? В этом средоточии злого колдовства?
– Клянусь тебе – я была счастлива на Авалоне, – сказала Моргейна, и уверенность, звучащая в ее словах, затронула сердце Элейны, – и с тех пор, как я покинула его, я ежедневно и ежечасно всей душой жажду вернуться туда. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы я лгала? Пойдем – покажи мне ребенка.
– Я велела ей сидеть у себя в комнате и прясть до заката. Она нагрубила священику и наказана за это.
– Я отменяю наказание, – сказала Моргейна. – Отныне я – ее опекун и приемная мать, а потому у девочки нет больше причин проявлять почтительность к этому священнику. Покажи мне ее.
Они уехали на следующий день, на рассвете. Расставаясь с матерью, Нимуэ плакала, но не прошло и часа, как она начала с любопытством поглядывать на Моргейну из-под капюшона плаща. Девочка была высокой для своего возраста; она пошла скорее в Моргаузу или Игрейну, чем в мать Ланселета, Вивиану. Она была белокурой, но золотистые пряди отливали медью, и Моргейне подумалось, что с возрастом Нимуэ порыжеет. А глаза у нее были почти в точности того же оттенка, что и маленькие лесные фиалки, растущие вдоль ручьев.
Перед отъездом они лишь выпили немного вина с водой, и потому Моргейна поинтересовалась:
– Ты не голодна, Нимуэ? Если хочешь, мы можем остановиться на подходящей полянке и позавтракать.
– Хочу, тетя.
– Хорошо.
Вскоре они остановились. Моргейна спешилась и сняла малышку с пони.
– Я хочу… – девочка опустила глаза и смущенно поежилась.
– Если тебе нужно помочиться, отойди вместе со служанкой вон за то дерево, – сказала Моргейна. – И никогда больше не стыдись говорить о том, какими мы созданы.
– Отец Гриффин говорит, что это нескромно…
– И никогда больше не говори мне о том, что тебе говорил отец Гриффин, – мягко произнесла Моргейна, но в тоне ее промелькнула стальная нотка. – Это осталось в прошлом, Нимуэ.
Когда девочка вернулась из кустов, глаза у нее были круглыми от изумления.
– Там кто-то очень маленький смотрел на меня из-за дерева. Галахад сказал, что тебя зовут Моргейной Волшебницей – это был кто-то из волшебного народа?
Моргейна покачала головой.
– Нет, это просто кто-то из Древнего народа холмов – они такие же настоящие, как и мы с тобой. С ними лучше всего не заговаривать, Нимуэ, и вообще не показывать вида, что ты их заметила. Они очень робкие и боятся людей, которые живут в деревнях или на хуторах.
– А где же тогда живут они сами?
– В холмах и лесах, – пояснила Моргейна. – Они не в силах смотреть, как землю, их мать, насилуют плугом и заставляют плодоносить, и потому никогда не живут в деревнях.
– Но если они не пашут и не жнут, тетя, что же они едят?
– Только то, что земля дает им по доброй воле, – ответила Моргейна. – Коренья, ягоды и травы, плоды и семена – мясо они едят лишь по большим праздникам. Как я уже сказала, с ними лучше не заговаривать, но если хочешь, можешь оставить им немного хлеба на краю поляны – хлеба нам хватит на всех.
Она отломила кусок от буханки и позволила Нимуэ отнести его к краю леса. Элейна и вправду надавала им столько еды, что хватило бы на десятидневную дорогу – не то, что на короткую поездку до Авалона.
Сама Моргейна ела мало, но она позволила Нимуэ есть, сколько той хочется, и даже намазала ей хлеб медом; конечно, надо бы понемногу приучать ее к воздержанию – ну да ладно, успеется, в конце концов, девочка еще растет, и строгий пост может ей повредить.
– Тетя, а почему ты не ешь мяса? – спросила Нимуэ. – Разве сегодня постный день?
Моргейна вдруг вспомнила, что некогда и она задала Вивиане точно такой же вопрос.
– Нет, просто я редко его ем.
– Ты его не любишь? Я люблю.
– Значит, ешь, раз любишь. Жрицы нечасто едят мясо, но им это не запрещено, особенно девочкам твоих лет.
– А какие они, жрицы? Они похожи на монахинь? И все время постятся? Отец Гриффин… – Нимуэ
