было никого; не слышно было ни звука, кроме удара грома, что раскатился по темному безоблачному небу. За темным диском затменной луны раскаленным металлом пылала солнечная корона, и на черном небе горели звезды. Акколон обнял Моргейну.
– Что это? – прошептал он. – Что это?
– Это затмение.
Моргейна сама удивилась тому, сколь спокоен был ее голос. Она чувствовала прикосновение рук Акколона, теплых, живых и надежных, и постепенно ее сердцебиение улеглось. Земля под ногами снова сделалась твердой, превратившись в обычный дерн ореховой рощи; заглянув в озерцо, Моргейна увидела там сучья, обломанные сверхъестественным ветром, что недавно бушевал в роще. В темноте жалобно стенала какая-то птаха, а под ногами у них поросенок копался в слежавшейся листве. Затем свет стал возвращаться – такой яркий, что Моргейна увидела, как тень соскользнула с солнца. Она заметила, что Акколон смотрит в небо, и резко приказала:
– Отвернись! Ты можешь ослепнуть, когда тьма уйдет! Акколон сглотнул и опустил голову, приблизив лицо к лицу
Моргейны. Волосы его были растрепаны нездешним ветром, и в них застрял темно-красный лист, и при виде этого листа Моргейна содрогнулась: ведь они стояли сейчас среди орешника, что только начал покрываться листвой.
– Он ушел… – шепотом произнес Акколон. – И она… Или это была ты? Моргейна… то, что произошло, – это было на самом деле?
Вглядываясь в его ошеломленное лицо, Моргейна заметила в глазах Акколона нечто такое, чего там прежде никогда не было – прикосновение нечеловеческого. Протянув руку, она извлекла листок из его волос и вручила Акколону.
– Ты носишь змей – неужто тебе нужно спрашивать? Акколон сдавленно охнул и содрогнулся. Он резко выхватил темно-красный лист у Моргейны и бросил его; лист бесшумно порхнул на землю. Акколон произнес с судорожным вздохом:
– Я словно скакал над миром и видел такое, чего не видел ни один смертный…
Потянувшись к ней, он со слепой настойчивостью сорвал с Моргейны платье и увлек ее следом за собой на землю. Моргейна не препятствовала ему; ошеломленная, она лежала на сырой земле, а Акколон, не замечая ничего вокруг, вошел в нее, подгоняемый силой, которую сам вряд ли осознавал. Она безмолвствовала перед напором этой неистовой силы, и ей казалось, что на лицо Акколона вновь падает тень рогов – или пурпурных листьев. Моргейна не была причастна к этому. Она была землей, безропотно принимающей дождь и ветер, гром и удары молний, – и на миг ей почудилось, будто молния прошила ее тело и ушла в землю…
Затем тьма развеялась, и звезды, горевшие среди дня, исчезли. Акколон помог ей подняться, нежно и виновато, и привести одежду в порядок. Он наклонился и поцеловал Моргейну, бормоча какие-то объяснения, перемешанные с извинениями, – но Моргейна улыбнулась и коснулась пальцем его губ.
– Нет-нет… довольно…
В роще вновь стало тихо; не слышно было ничего, кроме обычного лесного шума.
– Нам пора возвращаться, любовь моя, – спокойно произнесла Моргейна. – Нас хватятся. А кроме того, все будут кричать и вопить по поводу затмения – ну как же, такое необычайное явление… – она слабо улыбнулась. То, что она увидала сегодня, было необыкновеннее любого затмения. Акколон держал ее за руку, и рука его была холодной и твердой.
Когда они двинулись в путь, Акколон прошептал:
– Я никогда не думал, что ты… что ты так похожа на Нее, Моргейна…
Но затем сердце ее заледенело, и Моргейна повернула голову, чтоб взглянуть на улыбающееся лицо своего возлюбленного. Он был принят. Но это еще не значило, что он победит. Это значило всего лишь, что он может попытаться пройти последнее испытание, – и оно только началось.
Глава 4
В канун Пятидесятницы Артур и его королева пригласили на семейный обед тех гостей, кто был связан с ними родственными узами. Завтра должен был состояться традиционный большой пир, который Артур давал для соратников и подвластных ему королей, но тщательно прихорашивавшаяся Гвенвифар чувствовала, что этот обед станет для нее куда более тяжелым испытанием. Она давно уже смирилась с неизбежным. Завтра ее супруг и лорд при всех окончательно и бесповоротно провозгласит то, что и так уже все знали. Завтра Галахада посвятят в рыцари и примут в братство Круглого Стола. О, да, она давным-давно знала об этом, но прежде Галахад был для нее всего лишь светловолосым мальчуганом, подраставшим где- то во владениях короля Пелинора. Думая об этом, Гвенвифар даже испытывала некое удовлетворение; сын Ланселета и ее кузины Элейны (некоторое время назад Элейна скончалась родами) – вполне приемлемый наследник для Верховного короля. Но теперь Галахад казался ей живым упреком – упреком стареющей королеве, так и не сумевшей родить ребенка.
– Тебе нехорошо? – спросил Артур, взглянув в лицо Гвенвифар, когда та надевала венец. – Я просто подумал, что стоило бы познакомится с парнем поближе, раз уж я должен буду оставить королевство ему. Может, мне сказать гостям, что ты приболела? Тебе вовсе не обязательно присутствовать на этом обеде – ты можешь встретиться с Галахадом как-нибудь попозже.
Гвенвифар поджала губы.
– Сейчас или попозже, – какая разница? Артур взял жену за руку.
– Я не так уж часто в последнее время виделся с Ланселетом – хорошо, что наконец-то представился случай снова поговорить с ним.
Королева попыталась улыбнуться, но почувствовала, что улыбка получилась странной.
– Я уж думала, – а станешь ли ты когда-нибудь разговаривать с ним? Ты не испытываешь к нему ненависти?
Артур неловко улыбнулся.
– Мы были тогда так молоды… Такое чувство, будто все это происходило в каком-то ином мире. Теперь Ланс – всего лишь мой самый старый и самый близкий друг, все равно что брат, почти как Кэй.
– Кэй – тоже твой брат, – заметила Гвенвифар. – А его сын Артур – один из самых преданных твоих рыцарей. Мне кажется, он был бы лучшим наследником, чем Галахад…
– Молодой Артур – хороший человек и надежный соратник. Но Кэй происходит не из королевского рода. Видит Бог, за прошедшие годы мне не раз хотелось, чтобы Экторий и вправду был моим отцом… но это не так, и говорить тут не о чем, Гвен.
Заколебавшись на мгновение, – он никогда не говорил об этом после той злосчастной Пятидесятницы, – Артур произнес:
– Я слыхал, что… что другой парень, сын Моргейны… что он на Авалоне.
Гвенвифар вскинула руку, словно пытаясь заслониться от удара.
– Нет!
