подозрительном звуке и шарахаться от любой тени. И это не герцог, ее супруг; он далеко на севере, сражается с саксами бок о бок с Амброзием Аврелианом, Верховным королем Британии; соберись он вернуться, он бы прислал гонца.
Страшиться нечего. Будь всадники настроены враждебно, их бы уже остановили солдаты и стража форта, что выстроен на мысе ближе к большой земле; герцог Горлойс поставил там своих людей охранять его жену и ребенка. Чтобы пробиться мимо них, потребовалась бы целая армия. А кто станет посылать армию против Тинтагеля?
Были времена, без тени горечи вспоминала Игрейна, неспешно вступая в замковый двор, когда она узнала бы загодя, кто едет к замку. Впрочем, теперь мысль эта ее почти не удручала. С тех пор как родилась Моргейна, молодая женщина уже не плакала о доме. А Горлойс неизменно был к ней добр. Терпением и лаской смирил он ее первоначальные страхи и ненависть, осыпал ее драгоценностями и дорогими, добытыми в бою подарками, окружил ее прислужницами и неизменно обращался с ней как с равной – кроме как на военных советах. Могла ли она требовать большего? Впрочем, выбора у нее не было. Дочь Священного острова поступает так, как нужно для блага ее народа: означает ли это смерть на жертвенном алтаре, или потерю девственности в ритуале Великого брака, или замужество, скрепляющее политический союз. Именно такой удел и выпал Игрейне: она стала женой герцога Корнуольского, считающего себя гражданином Рима и живущего по римским обычаям – пусть даже римляне давно покинули Британию.
Игрейна приспустила с плеч плащ; во внутреннем дворе было теплее, пронизывающий ветер туда не задувал. Туман всколыхнулся и растаял, и на мгновение пред нею возникла сотканная из белесого марева фигура: ее сводная сестра Вивиана, Владычица Озера, Владычица Священного острова Авалон.
– Сестра! – Голос ее дрогнул. Игрейна прижала руки к груди, осознав, что вовсе не прокричала эти слова вслух, а лишь прошептала чуть слышно. – Это в самом деле ты?
Вивиана укоризненно глянула на нее. Слова тонули в реве ветра за стенами.
– Ты отказалась от Зрения, Игрейна? По доброй воле?
– Кто, как не ты, назначила мне выйти замуж за Горлойса… – отпарировала Игрейна, больно задетая несправедливым упреком. Образ сестры задрожал, заколыхался, слился с тенями и растаял, словно его и не было. Молодая женщина заморгала: мимолетное видение исчезло. Она поплотнее закуталась в плащ: холод, ледяной холод пронизывал ее насквозь, ведь видение набирало силу, черпая тепло и жизнь ее собственного тела. «А я и не знала, что до сих пор могу видеть вот так… Я была уверена, что этот дар я утратила…» – подумала про себя Игрейна. И неуютно поежилась: отец Колумба сочтет это кознями дьявола, а ей, хочешь не хочешь, придется исповедаться. Здесь, на краю света, священники снисходительны, что правда, то правда; однако видение, да еще такое, в котором отказываешься покаяться, непременно объявят бесовским наваждением.
Игрейна нахмурилась: да, ее навестила сестра – при чем тут, скажите на милость, дьявольские козни? Отец Колумба волен говорить что угодно, хотелось бы верить, что его Бог мудрее, чем он сам. Что, в общем-то, нетрудно, хихикнула про себя Игрейна. Неудивительно, что отец Колумба стал служителем Христа: ни одна школа друидов не приняла бы к себе такого тупицу. А Богу Христу, похоже, дела нет до того, бестолков священник или смышлен, лишь бы умел пролопотать службу, да мало-мальски читать- писать. Сама Игрейна по части книжной учености далеко превосходила отца Колумбу и по-латыни при необходимости изъяснялась не в пример лучше. Однако светочем знания она себя отнюдь не считала: у нее недостало духу постичь сокровенную мудрость Древней религии и углубиться в таинства дальше того предела, что предписан дочери Священного острова. И тем не менее, хотя в любом храме Таинств ее сочли бы невеждой, среди романизированных варваров она вполне могла сойти за образованную даму.
В небольшой комнатушке с окнами, выходящими на внутренний двор, где в ясные дни светило солнце, сидела за прялкой ее младшая сестра, Моргауза. В этой тринадцатилетней девочке, одетой в бесформенное домашнее платье из некрашеной шерсти и старый пропыленный плащ, уже угадывалась будущая женщина. Она неохотно вращала веретено и сматывала неровную нить на вихляющееся мотовило. На полу у огня Моргейна катала старое веретенце вместо мячика, следя, как шероховатый цилиндр выписывает сложные узоры, и подталкивала его пухлым пальчиком то туда, то сюда.
– Ну сколько можно прясть? – пожаловалась Моргауза. – У меня уж все пальцы разболелись! Пряду, пряду, пряду с утра до вечера, прямо как служанка какая-нибудь!
– Любая дама должна уметь прясть, – упрекнула девочку Игрейна, памятуя о долге старшей сестры, – а у тебя не нить, а сплошной позор: то утончается, то утолщается… Руки перестанут уставать, как только приноровятся к работе. А вот если пальцы ноют, это верный знак того, что кто-то ленится: значит, к труду привычки нет. – Она забрала у Моргаузы веретено с мотовилом и легко, словно играючи, его крутнула: неприглядная пряжа под ловкими пальцами Игрейны свилась в ровную, безупречного качества нить. – Вот, гляди: не так все и сложно, и за прясло цеплять вовсе незачем… – И вдруг молодой женщине отчаянно надоело вести себя так, как предписывает долг. – Впрочем, так и быть, отложи прялку. Еще до вечера здесь будут гости.
– Я ничего не слышала, – удивленно захлопала глазами Моргауза. – Ни о каких гонцах с известием!
– Не удивляюсь, – отозвалась Игрейна, – потому что никаких гонцов и не приезжало. Мне было Послание. Сюда едет Вивиана, и с ней – мерлин. – О последнем она и не догадывалась, пока не произнесла этих слов вслух. – Так что отнеси Моргейну к кормилице, а сама ступай и надень праздничное платье, то, что крашено шафраном.
Моргауза с явным удовольствием отложила прялку, но помедлила, изумленно глядя на Игрейну:
– Шафранное платье? Ради сестры?
– Не ради нашей сестры, Моргауза, но дабы почтить Владычицу Священного острова и Посланца богов, – резко одернула ее Игрейна.
Моргауза уставилась в узорчатый пол. Высокая, крепко сбитая, девочка только-только вступила в пору взросления и созревания; ее густые волосы отливали рыжиной, как у Игрейны, а кожу щедро сбрызнули веснушки, сколько она ни выводила их пахтой и ни выпрашивала у травницы снадобий и притираний. В свои тринадцать лет ростом она уже сравнялась с Игрейной, а со временем обещала вытянуться еще выше. Моргауза неохотно подхватила Моргейну и понесла ее прочь.
– Скажи кормилице, чтобы та переодела ее в нарядное платье, и возвращайся вместе с девочкой. Вивиана ее еще не видела.
Моргауза пробурчала что-то нелестное – дескать, на кой Верховной жрице сдалась эта сопливка, – но поскольку сказано это было под нос, Игрейна предпочла сделать вид, что не расслышала.
Игрейна поднялась по узкой лестнице наверх. В ее покоях царил холод; огня там не разводили, разве что глухой зимней порой. В отсутствие Горлойса она спала на одной кровати со своей прислужницей Гвеннис, а затянувшаяся отлучка мужа служила оправданием для того, чтобы брать на ночь в постель и Моргейну. Иногда к ним пристраивалась и Моргауза, спасаясь под меховыми одеялами от пронизывающей стужи. На огромном супружеском ложе – с балдахином, с тяжелыми, не пропускающими сквозняков занавесями – свободно размещались три женщины и ребенок.
Старуха Гвен дремала в уголке. Игрейна не стала ее будить. Скинув будничное платье из некрашеной шерсти, она поспешно облеклась в роскошный наряд с завязками из зеленой ленты у ворота, что Горлойс некогда привез ей из Лондиниума. Надела несколько серебряных колечек, из тех, которые носила еще девочкой… увы, теперь они налезали лишь на мизинцы… застегнула на шее янтарное ожерелье – тоже подарок Горлойса. Платье, выкрашенное в красновато-коричневый цвет, дополнялось зеленой верхней туникой. Игрейна отыскала роговой гребень, уселась на скамеечку и принялась расчесывать волосы, терпеливо распутывая прядь за прядью. Из соседней комнаты донеслись пронзительные вопли: видимо, Моргейну причесывала кормилица, и девочке это не нравилось. Плач резко оборвался; надо думать, Моргейну утихомирили шлепком или, может статься, Моргауза сама взялась за гребень – порою, будучи в хорошем настроении, она не возражала заняться девочкой, а пальцы у нее были ловкие и чуткие. Игрейна отлично знала, что ее младшая сестра и с прялкой отлично ладит, когда хочет; ее умелые руки играючи управлялись с чем угодно – с расческой, с чесальными гребнями, со святочными пирожками…
Игрейна заплела косу, закрепила ее на затылке золотой шпилькой, застегнула плащ дорогой
