исключено, что немедленно приказал бы его выгнать или посадить. За что? Найдут за что, если захотят упечь подальше».
Богатая собственная история многому научила работников госбезопасности, и прежде всего — не высовываться. В былые времена, когда в Минске убили Михоэлса, попытались списать это убийство почему-то на «бендеровцев» — украинских националистов. Для этого в столицу Белоруссии прибыла целая следственная бригада во главе с начальником следственного управления Генпрокуратуры генералом Шейниной. Опытнейший следователь — Шейнин — быстро обнаружил, что следы убийц ведут прямиком на Лубянку, но был наивен, написал об этом в рапорте, и, конечно, тут же сел «за злоупотребление служебным положением».
Совсем недавно, когда покончил с собой свояк Брежнева генерал армии Цвигун, заместитель Андропова, какой-то шустрый розыскник сразу определил, что Цвигуна убили и чуть ли не на следующий день розыскник попал под машину.
Если бы между Куманиным и генералом Климовым, как положено, существовала вертикальная цепь инстанций: командир группы — начальник отдела — координатор направления и так далее, то можно было бы устно доложить начальству, посоветоваться, как лучше составить рапорт, и выслушать отеческое наставление, как когда-то от подполковника Волкова: «Знаешь что, Сережа, ты только всю эту херню не вздумай в рапорте писать. Напиши коротко: профилактика проведена, приняты административные меры, возбуждение уголовного дела пока считаем нецелесообразным». Но между ним и генералом Климовым не было никого, и приходилось принимать самостоятельное решение. Требуемый рапорт следовало составить так, чтобы в нем, наряду с некоторыми свежими и оригинальными мыслями, содержалась бы обычная казенная «чернуха», и все вместе взятое могло привести разве что к увольнению из органов. Сергей слишком часто ловил себя на мысли, что хочет уволится, и ждал возвращения отца, надеясь получить его совет.
Размышляя подобным образом, Куманин вошел в собственный кабинет, открыл сейф и вытащил оттуда небольшую югославскую пишущую машинку — на Лубянке их катастрофически не хватало, а те, что имелись в наличии, либо не работали вообще, либо работали из рук вон плохо: «Одной рукой печатаю, другой — слезы вытираю». Машинописью, разумеется, не владел никто из сотрудников, и хрупкие современные машинки, попав в их варварские руки, моментально ломались. Получить новую машинку было так же легко, как добиться отмены смертного приговора. Начальство же исчиркивало любые документы своими красными карандашами, и почти все приходилось перепечатывать по несколько раз, это приводило подчиненных к состоянию, близкому к помешательству, Конечно, существовали секретное и особо- секретное машбюро, но они были настолько загружены работой, что с трудом успевали обслужить руководство, у которого, между прочим, имелись собственные секретарши, вроде «прапорщицы» у генерала Климова.
Существовало спецателье по ремонту пишущих машинок, но отправить туда машинку — означало распрощаться с ней минимум на полгода.
По Лубянке гуляла легенда, что некогда сюда приходил еврей по имени Иосиф — мастер по ремонту пишущих машинок. Был он большим специалистом своего дела, но на проверку оказался то ли американским, то ли израильским шпионом — это зависело от того, кто историю рассказывал. Вскоре Иосиф, периодически похищая старые ленты и валики от ремонтируемых машинок, оказался в курсе дел на Лубянке, в чем и признался. Поскольку фамилию этого мастера никто вспомнить не мог, история стала легендой, которую использовали как объяснение того, почему нельзя нанять мастера по ремонту пишущих машинок.
Куманин же умудрился получить машинку из конфиската. Раньше она принадлежала какому-то непризнанному поэту, получившему срок за антисоветскую агитацию, а потому работа на ней способствовала рождению поэтического вдохновения. Хранил ее Куманин в сейфе и никому никогда не одалживал ни под какие гарантии. Нравы на Лубянке были, как во всякой армейской организации: одолжишь машинку кому-нибудь, потом ходи, ищи правду. Скажем, капитану рапорт надо отстучать, и, пока он этим занимается, к нему заходит большой начальник (или даже средний): «Чья машинка такая симпатичная?» — «Из соседнего подразделения». — «Они себе другую найдут, а эту поставь ко мне в кабинет».
Вставив в машинку лист бумаги, Куманин ощутил нечто вроде прилива вдохновения. Поставив в уголке листа привычный гриф «Секретно» (секретно все, а то, что считается несекретным — секретно вдвойне), Сергей застучал двумя пальцами по клавишам.
РАПОРТ МАЙОРА КУМАНИНА
«Повышенный интерес к личности и судьбе последнего русского царя Николая Александровича Романова, известного как Николай II, объясняется в большой степени тем, что период нахождения этого человека на троне явился как бы переходным периодом для смены исторического курса России от самодержавной деспотии к конституционной монархии. Этот период, как известно, завершился развалом Российской империи, возрожденной благодаря Великой Октябрьской социалистической революции, полной сменой общественно-политического строя и даже уклада жизни.
Несмотря на подобное завершение царствования Николая II, необходимо отметить, что в некотором отношении указанный период явился по своим результатам уникальным в истории страны, прочно ставшей на путь европейского развития и экономической интеграции с остальным миром. В стране отмечались бурный рост всех видов промышленности, торговли (как внутренней, так и внешней), расцвет науки, искусства и литературы. В то же время была впервые в стране приведена в полный порядок финансовая система, введена конвертируемая валюта, стремительно развивались банковское дело и система государственного кредитования. Налоги при этом были гораздо ниже европейских, что наряду с резким ростом собственного промышленного производства и конечного валового продукта, привлекло в страну обширные иностранные инвестиции. На иностранных биржах очень высоко котировались и русская валюта, и российские товары.
По мнению многих иностранных специалистов, все это происходило не вопреки, а благодаря усилиям Николая II, пытавшегося перевести Россию на рельсы буржуазной демократии, в то время как многочисленные оппозиционные партии, получившие в царствование Николая II возможность действовать легально, пытались вернуть Россию на феодально-крепостнический путь, хотя и не понимали этого. Этот чрезвычайно короткий период в истории России, фактически ограниченный 1907-1914 гг., остался в народной памяти как некая светлая сказка о свободе и изобилии.
Известные перегибы времен культа личности, временные экономические трудности послекультового периода, признанные и однозначно осужденные нашей партией, как это ни странно, возбудили ностальгию именно по этому периоду, неизбежно привлекая внимание к личности последнего императора, которая так и не получила объективного освещения в нашей исторической науке и литературе.
Некоторые иностранные источники полагают личность последнего [1] русского царя весьма достойной тщательного изучения, поскольку, по их словам, никогда, ни до, ни после, российское государство не возглавлял человек столь высоких нравственных принципов, столь интеллигентный, образованный и знающий свое дело. Как отмечают те же источники, «ни один человек в российской историй не был так грубо оболган и в личном плане, и в плане государственной деятельности».
Куманин вынул из машинки лист бумаги и вставил следующий.
«Все изложенное привело к известной идеализации личности Николая Второго, кульминацией чего стало приобщение самого царя и членов его семьи, погибших в 1918 году по официальной версии в Екатеринбурге, к лику православных святых Русской Зарубежной Церкви. Это обстоятельство и побудило известные эмиграционные монархические и религиозные круги попытаться получить т.н. „святые мощи“ новомучеников, то есть их останки, для дальнейшей популяризации личности последнего монарха, превращая его в своего рода эталон русского правителя.
Однако поиски этих останков, проведенные МВД СССР, Академией наук СССР и прочими организациями союзного подчинения, а также многими энтузиастами, не привели практически ни к каким положительным результатам.
По решению КГБ СССР, поиск останков последнего русского царя и членов его семьи был поручен
