образование с полным основанием позволяло считаться в равной степени историком и юристом, даже больше историком. Куманин не мог подумать, что у кого-нибудь может возникнуть ностальгия по такой ничтожной личности, как Николай II, последний русский царь, который сохранился в исторической памяти только потому, что создал в России революционную ситуацию и, если честно говорить, то во многом благодаря собственной глупости.
Как-то Куманин во главе бригады нагрянул с обыском на квартиру к бородатому философу, который числился таковым только потому, что окончил, кажется, три курса, философского факультета МГУ и был отчислен за систематические прогулы и академическую неуспеваемость. Это, однако, не помешало ему написать, работая сторожем, несколько книг по философии духовного кризиса славянства и полумистических путей его возрождения. Книги были опубликованы, естественно, на Западе, а их текстовая экспертиза, проведенная независимо друг от друга двумя докторами философии Института марксизма- ленинизма, показала, что автор нуждается в психиатрической помощи. В любом случае, его следовало изолировать от общества.
У философа конфисковали два кубометра книг. Разных Розановых, Бердяевых, Соловьевых, Флоренских и прочих злобных антисоветчиков и мракобесов, строжайше запрещенных в Советском Союзе. Поразило же Куманина то, что на стене комнаты, где жил философ, висели портреты Николая II и его злобного сатрапа-вешателя Столыпина. Это были фоторепродукции из каких-то дореволюционных иллюстрированных изданий, заключенные в дешевые современные рамки.
На допросе Куманин сообщил философу, что весь его бред по поводу славянской философии выдает в нем вялотекущую шизофрению, и спросил, что заставило его держать у себя портреты двух самых кровавых палачей русского народа, о духовном возрождении которого он так заботился? В ответ философ захохотал. Хохотал он долго, потому был отправлен в сумасшедший дом, где умер после первого укола аминазина. Оказалось, что у него очень слабое сердце.
Другой арестованный был более словоохотлив. Он оказался историком, преподавателем научного коммунизма в одном из московских вузов. При обыске у него нашли массу изданных на Западе книг и брошюр, посвященных жизни, деятельности и трагическому концу последнего русского императора. Попался он на том, что пытался установить контакт с неким западным издательством, существующим на деньги ЦРУ, чтобы издать свою монографию по истории последнего царствования.
— Чем это последнее царствование вас так вдохновило, позвольте узнать? — поинтересовался Куманин. — Тем, что рабочие и крестьяне России были доведены до предела нищеты, что в их крови захлебнулся царизм, уже обреченный историей?
— Ну, что касается крови, — неожиданно окрысился арестованный историк, — то кровь, которую пролил Николай, можно вообще не принимать во внимание по сравнению с той кровью, которую пролили вы, придя к власти.
— Кто это «вы»? — поинтересовался Куманин. — Вы, кажется, член партии? А позволяете прямо у меня в кабинете вести антисоветскую пропаганду. С какой целью вы пытались популяризировать личность Николая? По чьему заданию?
— В партию я вступил, чтобы без работы не остаться, — признался арестованный, — а личность последнего русского монарха достойна великой славы и почитания. Вам, наверное, известно, что Русская Зарубежная Церковь канонизировала его и всю его семью как святых — новомучеников.
— Мне известно, — сказал Куманин, — что на Западе делают все возможное, чтобы опорочить наш общественный строй. И не гнушаются при этом никакими средствами, используя морально опустившихся людей, вроде вас.
— Думаю, что речь сейчас не о моей личности, — ответил историк, — а о личности императора Николая. Могу вам сказать, что ни один русский царь не вызывает у меня столько уважения, сколько он. Он был первым в тысячелетней истории России, кто, возможно, интуитивно нащупал тот путь, по которому государство могло выйти в такие дали, что не снились ни одной стране. Поверьте мне, он бы это сделал, если бы не ряд трагических обстоятельств, которые не удалось ему предусмотреть и в которых были скорее виноваты его предшественники, чем он.
Историк получил три года тюрьмы и год ссылки.
Так постепенно Куманин втягивался в работу, вольно или невольно обретая знания, к которым не стремился, но которые сами «шли» к нему. Дело в том, что ему приходилось читать конфискованные при обысках книги и рукописи, чтобы можно было юридически точно формулировать обвинительные заключения. Ведь по ним выносили свое решение и официальные предостережения, и суды и принимались меры административного порядка.
Разумеется, все прочесть было совершенно невозможно. Но не следует забывать, что Куманин закончил гуманитарный институт и научился писать аннотации и синопсисы, не читая целиком источники. Составить мнение о книге, скажем того же Соколова «Убийство царской семьи», было не сложнее, чем законспектировать материалы XXIV-ro съезда партии по тысячестраничной стенограмме. Так, помимо своей воли, Куманин узнал, что Николай II был исключительно образованным и вежливым человеком, что он владел несколькими иностранными языками, был прекрасным семьянином, нежно любил свою жену, четырех дочерей и единственного, неизлечимо больного сына. Что император был исключительно скромен (так и остался полковником, поскольку считал неудобным самого себя производить в генералы), искренне верил в Бога, был в какой-то степени фаталистом, произнося в минуту сильных потрясений: «На все воля Божья». Что он был очень работоспособным человеком, изучал дела самым внимательным образом, не передоверяя их столоначальникам, и обходился даже без личного секретаря. Что он очень заботился о просвещении в России, покровительствовал наукам и искусствам, содержал за свой счет театры и приюты, строил церкви и соборы, любил армию и флот, был неплохим спортсменом: прекрасно ездил верхом и играл в теннис, ходил на яхтах, байдарках, играл в городки. Пил очень умеренно, но много курил. Имел добрые «глаза газели», светлокаштановые волосы и русую бородку. Был очень прост и в общении.
Постепенно в сейфе Куманина собралась уникальная библиотека, посвященная личности Николая II и его царствованию, конфискованная при обысках как «не имеющая права храниться в частных собраниях». С одной стороны, эта библиотека была уникальной, поскольку состояла из книг, изданных на Западе ничтожными тиражами, с другой, — она ясно указывала, насколько легко доставляется в СССР любая антисоветская литература. Было очевидно, что связи между советскими гражданами и разными антисоветскими центрами за границей еще далеко не полностью выявлены чекистами.
Особую ценность Куманинской библиотеке придавали книги Соколова «Убийство царской семьи» и Дидерихса (колчаковского генерала) «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале». Много и других, практически не известных даже специалистам-историкам, имеющим допуски в спецхраны, работ, например, монография некого Кобылина «Император Николай II и Генерал-адъютант М. В. Алексеев» или, скажем, злобно-антисоветская книга какого-то Криворотова «На страшном пути до Уральской Голгофы», или ханжески-благочестивая брошюрка попа-эмигранта Алферьева «Император Николай II как человек сильной воли» с подзаголовком «Материалы для составления Жития Св. Благочестивейшего Царя-Мученика Николая Великого Страстотерпца».
А чего стоили работы самозванного «профессора» Пагануцци, безапелляционно озаглавленные «Правда об убийстве Царской семьи», «Правда о преступлении в Екатеринбурге» и так далее — столько «правды»!
Как-то Куманин посчитал, сколько книг по этой теме накопилось в его несгораемом шкафу, и убедился, что их уже только на русском языке 280.
Книги, посвященные личности последнего русского царя, как ни странно, издавались во всем мире. Куманин даже составил список, где выходили эти «исследования», получился длиннейший список городов: Нью-Йорк, Париж, Лондон, Мадрид, Рим, Джорданвилль, Буэнос-Айрес, Сан-Франциско, Вашингтон, Брюссель, Белград и даже Пекин, Джакарта и Тель-Авив. Вырисовывалось идеологическая петля, которую с разных направлений любыми способами пытались накинуть на горло Советскому Союзу. Все книги несли в себе биологический антикоммунизм и совершенно некритическую апологетику Николая П. «Можно подумать, что не было в его царствование ни 9 января, ни Московского восстания, ни Ленского расстрела, ни еврейских погромов, ни поражения в русско-японской войне, ни полного краха в первой мировой, где он, кстати сказать, был Верховным Главнокомандующим».
Даже канонизация Николая, членов его семьи и приближенных, расстрелянных в Ипатьевском
