остался один в полуокружении противника, Аптон, не покинувший позиций даже тяжелораненым, тоже решил отвести свои части, чтобы наутро их не перебили. Когда Аптона увозили в полевой госпиталь, ему вручили приказ Гранта о производстве в бригадные генералы.
Следующий день вновь был спокойным: слишком много сил отдали обе армии в битве за «кровавый угол». Но на 12 мая Грант вновь назначил атаку, в которой Хэнкок должен был нанести удар по острию «угла», после чего его поддержали бы другие части. Атака началась в половине пятого утра, и корпус Хэнкока, сконцентрированный на узком участке прорыва, мгновенно смел одну из дивизий Эвелла, взяв в плен до 4 тыс. человек. Успех атаки обеспечила не только ее стремительность, но и то, что южане, ожидая удара в другом месте, перебросили туда почти все орудия, оголив остальные участки обороны. Однако быстрый успех, как это порой бывает, обернулся против победителей. Когда вслед за частями Хэнкока в прорванную узкую брешь ринулись другие подразделения, из-за тесноты произошла свалка. Ли немедленно бросил туда дивизию Дж. Гордона, которая умело использовала возникшую у северян суматоху. Хотя у Гордона было значительно меньше людей, чем у только что наступавшего Хэнкока (о других частях северян речь не шла: они прочно застряли сзади), мятежники сумели оттеснить северян назад, к их прежним позициям. Наблюдавший за контратакой Ли бросил на развитие успеха части Андерсона и Эрли.
В этот день «кровавый угол» вновь подтвердил свое прозвище. В полутемном лесу, поливаемые неожиданно качавшимся ливнем и окутанные одновременно возникшим туманом, солдаты дрались врукопашную, часто натыкаясь на своих же и проскакивая мимо противника. Южане упорно защищали свой мощный бруствер, сымпровизированный из деревьев и земли. Порой северяне подбирались к нему почти вплотную, и тогда они пытались в упор выстрелить по оборонявшимся. Но в этих случаях мятежникам иногда удавалось ловко схватить смельчака за руку и втащить к себе. С наступлением темноты Ли отвел войска на новый рубеж, прямо позади оставленного «угла». Неожиданно, как будто по взаимному уговору, отошли и северяне. Этот день, 12 мая, считается завершением битвы в Глуши (порой говорят: при Спотсилвейнии), хотя сама кампания продолжалась еще три недели.
В эти дни в столице мятежников тревога достигла предела. Начальник службы обеспечения Конфедерация генерал Дж. Горгас назвал в дневнике 11 мая «одним из дней величайшего волнения». Отправившись в 5 часов (!) к военному министру Конфедерации Дж. Седдону, Горгас застал его за работой и поделился своими волнениями. А министр сознался, что, как ему казалось, «настали последние дни Ричмонда. По сообщениям, вся кавалерия армии Мида стремительно приближалась к обреченному городу со стороны Ашленда»[4].
Да, у мятежников были все основания для тревоги. Шеридан еще в первые дни кампании в Глуши, видя, что его кавалерия только без толку «отбывает номер» (кони не могли продираться сквозь почти непроходимую чащу), попросил Гранта разрешить ему совершить выпад против Ричмонда, чтобы припугнуть южан, а заодно и оттянуть от армии Ли своего главного соперника — Стюарта. Грант согласился, и 8 мая 10-тысячное войско Шеридана двинулось вперед. Как и предполагалось, Стюарт бросился вдогонку и 11 мая настиг Шеридана у местечка Йеллоу-Тэверн, откуда просматривались шпили Ричмонда. Произошла неслыханная по масштабам тех лет кавалерийская битва, в которой северян все-таки оттеснили от Ричмонда. Но свои задачи Шеридан выполнил: Ричмонд был в панике, кавалерия Стюарта оказалась практически выключенной из кампании в Глуши, был смертельно ранен в бою у Йеллоу-Тэверн и сам Стюарт (это уже «сверх плана»).
Некоторое время в Глуши шли второстепенные стычки. Северяне не раз пытались зайти противнику в тыл, но по разным причинам эти акции срывались. Тем временем в прессе Севера началась новая кампания против Гранта: его называли «мясником», обвиняли и в том, что во время боев он для поддержания тонуса якобы постоянно пьет… Потери северян в Глуши, действительно, были огромными: после жертв первых дней кампании (о них сказано выше) бои в районе Спотсилвейнии 8—19 мая вывели из рядов армии Севера еще 14267 человек. Впрочем, эта цифра оспаривается. Так, в одних случаях самым ужасным для северян днем в ходе всей кампании называют 10 мая, когда они потеряли 7,5 тыс. человек; другие источники утверждают, что в этот день Грант потерял «всего» 4,1 тыс, человек, а вот 12 мая — 6,82 тыс.[5] Мятежники о своих потерях сообщали все реже, но 12 мая считается самым страшным днем и для них: они потеряли тогда в общей сложности около 6 тыс. человек. Да, сила, с которой Грант обрушивался на Ли, была невиданной, но столь же мощным оказывалось и противодействие лучшего генерала Юга и его армии.
Стараясь не замечать прокурорских обличений газетчиков, Грант, как одержимый, шел вперед, продолжая крушить силы противника и сам неся огромные потери. Но генерал считал, что иного пути нет, и верил, что в конечном счете южане не выдержат такого давления. Утром 11 мая, в самые тяжелые дни этой кампании, он отправил Стэнтону телеграмму: «Мы вступаем в шестой день очень трудных боев… Потери у нас тяжелые, но и у противника тоже… Я намерен сражаться на этой позиции до конца, даже если это займет все лето»[6]. Наблюдательные газетчики запомнили эти слова, и ближе к зиме, когда бои в Виргинии еще продолжались, в одной из газет появилась язвительная карикатура: хижина, из трубы которой клубами валит дым. Подпись гласила: «Грант сражается на этой позиции до конца, хотя это заняло у него все лето. А теперь он послал за своей печкой»[7]. Но тогда, в мае, гордые слова Гранта, опубликованные по распоряжению Линкольна в газетах, вернули генералу симпатии многих северян, потрясенных известиями о страшных жертвах в Глуши.
Действиям Гранта симпатизировали не только его соотечественники. 26 мая Маркс, продолжавший внимательно следить за событиями войны, писал Энгельсу: «Было бы скверно, если бы Гранту пришлось отступить, но полагаю, он знает свое дело»[8] . Энгельс отвечал 30 мая, имея в виду армию Ли: «Еще два таких сражения, и его армия, вынужденная каждый вечер отступать на новые позиции, оказалась бы во всяком случае в очень плохом состоянии и вряд ли была бы способна закрепиться еще где-либо до Ричмонда… Меня не удивит, если Ли вскоре отступит к Ричмонду»[9]. А 9 июня Энгельс писал Марксу: «Очень любопытно, как будут развиваться события в Виргинии… Но я надеюсь, что Грант все же сделает свое дело… Мне нравится также методический ход грантовских операций. Для данной местности и для данного противника это — единственно правильный метод»[10] .
Но генерал Грант вряд ли знал об этих комплиментах. Помимо огромных жертв, у него были и другие причины для дурного настроения. Из пяти задуманных им ударов только два более или менее сносно осуществлялись — его собственный и Шермана. Что же касается операций, порученных «генералам- политиканам» Батлеру, Зигелю и Бэнксу, то первые два, едва встретившись с мятежниками, поспешно отступили на исходные позиции, а третий… вообще не начал операции, в последний момент заявив, что его армия «пока не готова» и наступление он начнет «попозже». Сам же Грант после серии взаимных с противником обходов и смещении войск оказался к концу мая на берегу реки Чикахомини, близ местечка Колд-Харбор. Именно там, в нескольких милях от восточных окраин Ричмонда, и состоялось сражение, ставшее заключительным аккордом кампании в Глуши.
После нескольких непредвиденных задержек Грант приказал начать атаку перед рассветом 3 июня. В самый последний момент Ли сумел перебросить к месту боев до 15 тыс. подкреплений, забрав их из траншей у Бермуда-Хандрид и из Долины, где ни Батлер, ни Зигель по-прежнему не беспокоили мятежников, чем в итоге и помогли им, а не ожидавшему их поддержки Гранту. Когда лавина северян ринулась в узкий 3-мильный участок прорыва, она наткнулась не на хиленькие, толком не отрытые траншеи (они были такими всего сутки назад), а на мощные укрепления, за которыми их встретили свежие отборные части. Ли предусмотрительно выдвинул орудия почти к траншеям, тщательно замаскировав их. В мемуарах Грант писал, что это были самые ужасные минуты в его жизни. За 10—15 минут атаки против орудийных дул северяне потеряли до 5 тыс. человек. Оставшиеся в живых бросились назад.
К сожалению, размеры жертв не сразу стали ясны Гранту, и он не прекратил атак. Новые волны наступавших накатывались на брустверы южан, но не могли пройти их. Однако оборона мятежников стала давать трещины, кое-где группы северян врывались в их траншеи и вступали в рукопашный бой. Несколько сенаторов Конфедерации, прибывших воодушевить армию Ли, в волнении спрашивали командующего, что же произойдет, если Грант прорвет его оборону, есть ли на такой случай какие-либо резервы. Ли ответил:
