снова чавканье. Он поднял руку, призывая Ральфа к тишине, и, наклонив голову, вновь прислушался. Звуки повторялись — то приближаясь, то отдаляясь. Археологи обменялись взглядами. Профессор взял из рук студента фонарь и двинулся к коридору. Ральф отправился за ним. Первое, что увидел Енски, это желтые зрачки и черную острую собачью морду, измазанную в крови. И буквально в полуметре от собаки еще два тела. Все остальное он рассматривал уже позже, после того как привел в сознание юношу и позвонил в полицию. Слава Богу, что мобильник как по заказу находился в зоне приема. Обычно он отчего-то постоянно барахлил, словно ощущая свою чуждость посреди этого оазиса древности в пустыне современности.
Алекс был слишком стар, чтобы увидеть во всем происшедшем руку Господню и чтобы из-за таких пустяков лишаться чувств, как кисейная барышня. Ну собака, ну запах. Что делать, даже собакам надо чем- то питаться. Хотя бы мертвыми египтянами.
Ральф сидел, прислонившись к стенке, и согласно кивал на слова профессора. Вид он имел чуть помятый, но держался стойко. Тем временем профессор очень методично, ясно выговаривая слова, объяснял:
— Я понимаю, с этим очень трудно смириться. В таком месте, — Алекс имел в виду гробницу Сети, — почти одновременно узреть три трупа — это слишком. Тем более для нас, людей, которые видят такие вещи либо в кино, либо в криминальной хронике, либо же в театре, где становятся свидетелями драм и трагедий, разыгравшихся сотни лет назад.
Он старался придать голосу размеренность и спокойствие, как в лекционной аудитории, чтобы хоть как-то снять шоковое состояние парня. Алекс с сожалением вспомнил, что он оставил фляжку с коньяком “Хеннесси” в номере гостиницы. Впрочем, сейчас не помешал бы. даже просто стакан сладкой воды.
Енски продолжил:
— Конечно, самое простое объяснение случившемуся можно найти в провидении. Боги не хотят или мертвые не хотят, чтобы люди тревожили их покой. И вот вам черная собака, пьющая человеческую кровь. Я могу вас заверить, что все это полная чушь!
Алекс прекрасно понимал, что он просто заговаривает парню зубы. Самым лучшим выходом из сложившейся ситуации было вытащить его из этого душного и пыльного коридора, избавив от слишком навязчивого общества трех трупов. Но он был стар и вытащить на себе пышущего здоровьем молодого мужчину при всем своем желании не смог бы.
Странно, куда же подевались все остальные? Словно Анубис их языком слизал.
— Никакой мистики во всем этом нет и подавно! Вам как человеку образованному, полагаю, не нужно объяснять, что собаки имеют в своих предках шакалов? Например, наш давешний экземпляр — явный метис. Очевидно, его мамаша согрешила с каким-нибудь шакалом-гастролером из пустыни.
Ральф в знак согласия мотнул головой и добавил слабым голосом:
— Я видел эту собаку раньше. Она живет где-то здесь. Постоянно крутится возле раскопок.
— Правильно, мой мальчик. Совершенно безобидное существо. И еще. Если бы это был гнев богов, то эти люди просто свернули бы себе шеи на лестнице или случайно съели что-нибудь не то. А тут, — Алекс оглянулся, — тут явно дело рук человека.
Вокруг ясно просматривались следы борьбы. Перевернутые старые ведра, валяющийся инструмент, сломанная щеточка. Даже пыль еще плясала в луче фонаря.
“Наверное, если к ним прикоснуться, они еще теплые, — подумал Алекс. — Получается, это произошло совсем недавно”.
Он поднялся с колен и, взяв фонарь, подошел ближе к трупам.
Профессор был полный профан в криминалистике, но, глядя на тела, складывалось стойкое убеждение, что один покойник защищал другого. Причем первый был одет довольно убого. Ткань, из которой была сшита его галабея, была дешевле, чем у второго араба.
“Защитника”, как условно назвал его Алекс, убили кинжалом, нанеся три удара в грудь. И именно его кровь разлита по глиняному полу. А второму, очевидно, свернули шею, причем сделали это за максимально короткий срок, он даже не успел воспользоваться своим ножом. Нож, отметил Алекс, был тоже дорогой. Такие выписывают по каталогам из Европы или Америки.
В общем, ситуация складывалась паршивая: пришел убийца, парень явно неслабый, убил защитника-телохранителя, потом непосредственно саму жертву, а потом и случайно подвернувшегося свидетеля.
А Око Гора?
И кто этот араб, у которого такой преданный телохранитель?
“И что он делал на моем раскопе, черт его побери?! — вдруг взбеленился профессор и тут же остыл. — Да… гм-гм… уже забрал! Трубы Иерихонские!”
Оставалась масса вопросов, на которые не было ответов.
Черт бы всех разодрал!
Где-то невдалеке послышался вой полицейской сирены — или это была “скорая помощь”. Алекс ободряюще улыбнулся Ральфу и со словами: “Сейчас мы тебя вытащим” пошел встречать'свою головную боль.
“Надо позвонить Гурфинкелю и выяснить, каких людей он нанял на раскоп”, — словно мышь прошуршала последняя мысль.
— Кстати, — обратился профессор к Ральфу. — Ты не помнишь, как выглядел тот араб, что выскочил из дверей, когда мы подошли? С такой наглой вороватой физиономией…
Глава четвертая
НЕНАВИЖУ ЕГИПЕТ!
Мерное гудение мотора убаюкивало. Элизабет МакДу-гал в который раз за время полета попыталась вздремнуть. Тщетно. Расслабиться никак не удавалось. Мрачные мысли так и лезли в голову надоедливыми августовскими мухами.
Господи! Она все-таки делает это.
Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал Бетси, что вскоре она отправится в Египет, девушка бы просто язвительно рассмеялась шутнику прямо в лицо. Египет? Ха-ха! Выдумайте что-нибудь пооригинальнее.
Дело в том, что мисс Элизабет МакДугал терпеть не могла эту археологическую Мекку. И это еще мягко сказано: не могла терпеть. Она его не переваривала, ненавидела всеми фибрами своей души.
“Ненавижу Египет!” — это выражение стало чуть ли не ее жизненным девизом. Все те, кто хоть немного знал девушку и числил себя среди ее друзей, никогда, ни при каких условиях не упоминали при ней это государство, расположенное в северо-восточной Африке. Иначе последствия могли быть кошмарными…
…Бетси уже с самого детства хотела стать археологом — настоящим, профессиональным. Очень хотела.
Единственная дочь вестфальского барона Генриха фон Эссенхауза и истинно британской леди Эмили МакДугал появилась в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, в самый разгар “сексуальной революции” и бунтов хиппи.
Ветер Эпохи ворвался даже в ее детскую, где у колыбели молодые родители вели отчаянный спор о том, как называть наследницу. Мать хотела, чтобы девочке дали “настоящее”, то есть английское имя. Барон, чей отец сложил голову под Тобруком, яростно махал в воздухе тевтонскими кулаками, но в конце концов был вынужден смириться, рассудив, что по-немецки “Элизабет” звучит вполне пристойно — “Эльза”. Так он и называл дочь, когда поблизости не было супруги.
Разочарованный Ветер Эпохи выпорхнул в окошко и помчался по своим делам дальше, а для маленькой Элизабет-Эльзы началась обычная жизнь. Обычная, конечно же, для таких, как она, чьи имена вписывают в Готский альманах и чьи родители не успели еще растратить достояние предков. Правда, ее прадед по линии отца сколотил капитал на поставках в прусскую армию, а предки по материнской линии
