Киев, равно как и обсуждение дальнейших действий. Тут уж на свой страх и риск Мазуру со Стробачом действовать было решительно невозможно, потому как чеченский след резко повернул в сторону и неожиданно потянулся аж к правительству Украины. Таким образом, в игру вступали фигуры заметные и, более того, фигуры политические, что означало, помимо усиленной охраны означенных фигур, еще и возможный, выражаясь газетным языком, широкий общественный резонанс. Это тебе не какой-нибудь занюханный провинциальный чиновник, могущественный только на своем, строго очерченном пятачке.
Малышевский так и сказал Мазуру по телефону, причем открытым текстом (не иначе, закрытая была частота): замминистра Пасленка из правительства незалежного государства так просто в багажник не запихнешь, на заброшенную дачу не вывезешь и в подвале разговор по душам при помощи плоскогубцев и паяльника ему не устроишь. Тут уж, по меньшей мере, требуется санкция с почти что самого правительственного верха, вкупе с обещанием от тех же Малышевского и Больного прикрыть по всем фронтам, ежели что. Но подобные вопросы с кондачка не решаются, отцам-командирам сперва требовалось друг с другом встретиться, прийти к единому мнению, выработать совместную стратегию. Все это сделать они могли, разумеется, не прямо сейчас.
Поэтому Мазуру было велено отдохнуть до утра, и сей приказ он отправился выполнять с превеликим удовольствием. Со Стробачом они расстались на аэродроме. Тимош умотал куда-то с водителем Кривицкого, а Мазур в сопровождении Оксаны вернулся к себе на квартиру, где принял сто пятьдесят 'хеннесси' и завалился в койку. Без всяких вариантов.
Первый звонок разбудил Мазура в девятом часу утра. Оксаны рядом не было. Интересно, куда она подевалась? Он сел на кровати и посмотрел на будильник, стоявший рядом с телефоном на тумбочке. Ага, в Москве уже десятый час. Звонила няня и изволила весьма беспокоиться по поводу столь продолжительного Мазурова молчания. Мазур пробормотал нечто соответствующее случаю – дескать, все нормально, командировка она и есть командировка, волноваться незачем, спросил, как там Нинка, как малыш. Выслушав уверения, что все в порядке, пообещал позже перезвонить и нажал кнопку отбоя.
И только он вернулся в объятия Морфея, как телефон грянул вторично. 'А чего это, интересно, Оксана не подходит к аппарату, – подумал сквозь сон Мазур, – чего это я должен трубку брать?'
Телефон продолжал звонить. Бормоча ругательства, он еще раз вслепую нащупал на прикроватной тумбочке телефон, приложил к уху, выдавил из себя:
– Мазур…
В трубке раздался сухой голос Говорова, который и сообщил о внезапной кончине нынешней ночью Пасленка Павла Андреевича.
– То есть, как скончался? – вырвалось у Мазура. – Убили?
– По нашим сведениям, умер естественной смертью, – сказал Говоров.
Хрень какая-то. Таких совпадений не бывает – это Мазур знал твердо.
– А что это за ваши сведения? Откуда?
– Ну, мы ж тоже без дела не сидим… Насколько известно, господин Пасленок скончался сегодня ночью у себя на даче от кровоизлияния в мозг.
Ага, на пороге нарисовалась Оксана – облаченная в белую рубашку Мазура. И более ничего из одежды на ней не было. Но никаких игривых мыслей в голове Мазура даже не возникло. Уж слишком ошеломляющей была новость. Сон как корова языком слизнула.
'Что случилось?' – вопросительно подняла брови Оксана.
– Нужны подробности, и побыстрее, – отмахнулся от нее Мазур, и продолжил командным тоном: – Медицинское заключение, осмотр места происшествия… Ведь был же осмотр? В общем, все, касающееся этого дела. Чем более полный будет отчет, тем лучше. Это возможно?
– Постараемся, – сказал Говоров, но не слишком уверенным голосом. – Я не всесилен, тем более, что моя вотчина – терроризм, а тут дело малость другое… политическое. Или бытовое. Официально – категорически не мое поле деятельности, поскольку участие Пасленка в нападении на 'Русалку' не доказано.
'Нет, наверное, придется подключать тяжелую артиллерию', – решил Мазур.
Он сперва ополоснулся под холодным душем, высосал кружку премерзкого растворимого кофе, сварганенного Оксаной, и только после этого позвонил Малышевскому – пять минут теперь уже ничего не решали.
Олигарха Мазур не разбудил, тот уже был на ногах, и был уже, разумеется, в курсе происшедшего ночью. Он выслушал просьбу Мазура задействовать все свои связи, нажать на все рычаги и кнопки, чтобы в кратчайшие сроки получить подробные отчеты об обстоятельствах смерти Пасленка, в естественность которой не верилось ни секунды. Малышевский заверил Мазура, что сделает все возможное. Стробачу Мазур звонить не стал, успеется. Да тот и сам, думается, узнает, как проснется. Включит радио или телевизор – и узнает. Или доложит кто-то из его банды… Например, правая рука 'реваншиста' Кривицкий. Или сам Иван Сергеевич.
Честно говоря, подобное развитие событий явилось для Мазура полной неожиданностью. Нет, будь он Шерлоком Холмсом или просто сыщиком-профессионалом, тогда, возможно, просчитал бы подобный вариант. Однако Мазур не был ни тем, ни другим… В принципе, такое развитие событий можно было бы предположить, будь в деле замешана фигура помельче. Но то, что с доски в два счета уберут цельного замминистра… Даже не просто уберут, а снесут одним щелчком, как в русской народной шашечной игре под названием 'чапаевцы'? Снесут моментально, без каких бы то ни было колебаний? Сие плохо укладывалось в голове…
Впрочем, это только Мазур считал, что замминистра ликвидировали. Официальная версия утверждала как раз таки обратное: дескать, мы имеем дело с самой что ни на есть естественной смертью, каковой сплошь и рядом умирают и простые граждане, и высокопоставленные, что на (простите – в) Украине, что в иных краях. С этой, официальной, версией Мазур ознакомился в девять утра, когда на его адрес электронной почты пришли материалы о смерти Пасленка Павла Андреевича (молодец Малышевский, сработал быстро и качественно, вот что значит связи!).
Это были фотографии с места происшествия и предварительный отчет об обстоятельствах смерти замминистра. Мазур быстро пролистал полученные материалы. Так и есть, все выглядит и впрямь как естественная смерть.
Сзади к нему подошла Оксана, обняла, щекоча прядями волос щеку. Он раздраженно отмахнулся от нее, мол, погоди, не до того. Слишком серьезное это дело…
В общем, события разворачивались следующим образом. Поздно вечером (а если быть скрупулезно точным – то в десятом часу) Пасленок приехал в свой загородный дом, расположенный на Караваевых дачах под Киевом. Сказал жене, что ужинал в городе, что чуть позже выпьет чая, а до того времени хочет хотя бы часок отдохнуть, потому как чертовски устал на работе. Прошел в кабинет, достал из бара бутылку любимого армянского коньяку, налил в бокал примерно граммов сто пятьдесят (совсем как Мазур прошлым вечером, тьфу-тьфу-тьфу), выпил, ничем не закусывая. Затем вышел на балкон, перекурил, лег на диван… На диване его вскоре и поразил, старомодно выражаясь, апоплексический удар. Сиречь обширное кровоизлияние в мозг. Инсульт, иными словами.
Хладный труп обнаружили спустя два часа после того, как произошло кровоизлияние. Жена нисколько не обеспокоилась тем обстоятельством, что через час муж не вышел к чаю, как обещал. Обычное дело: лег отдохнуть и заснул. Собственно, позже супруга и направилась в рабочий кабинет мужа лишь для того, чтобы Павел Андреевич на всю ночь не остался бы на неудобном кабинетном диване, а перебрался в спальню…
По вызову в дом Пасленка вместе со 'скорой' прибыла и следственная бригада СБУ. Внезапная смерть чиновника такого ранга – это, знаете ли, событие отнюдь не рядовое, тут, даже если со стороны все выглядит благолепно (в смысле отсутствия явного криминала), расследовать все требуется самым дотошным образом, поскольку ответ придется держать и перед высшим руководством страны, и перед общественностью с их надоедливыми средствами массовой информации. Тем более, смерть публичных
