Не просто спросил, чтобы удостовериться, а с надеждой спросил. С надеждой на то, что Спартак авторитетно разуверит его. Мол, какие там танки, всего лишь тяжелые грузовики, а это поправимо. Но Спартак разуверять не стал... зачем? Он просто кивнул и шагнул к Марселю.
– Брат, слышишь меня? Бери своих и дуй к коровнику. Легавые сейчас попрут на прорыв под прикрытием тяжелой техники. Совсем недавно так штурмовали немецкие города, а теперь вот... Жизнь.
– А ты? – спросил Марсель.
– А мы, – Спартак мотнул головой в сторону фронтовиков, – прикроем въезд в деревню.
Он не стал растолковывать другу, что мало будет проку от блатных в борьбе с танками. Не столько потому, что у них нет навыка в обращении с зажигательной смесью: главное в другом – они никогда не сталкивались с бронированными машинами, летящими на тебя с охренительной скоростью. Тут у самого что ни на есть хладнокровного и выдержанного, но впервые попавшего в такой переплет, могут вылететь предохранительные клапаны нервной системы, и он, не помня себя, рванет прочь, прочь, прочь, куда глаза глядят, не разбирая дороги. И трусостью это не назовешь, просто всему есть пределы, в том числе и человеческой психике. Гораздо более полезны блатные могут быть в рукопашной – где необходима злость, ярость, исступление. Спартак почти не сомневался, что возле коровника как раз и заварится рукопашная. В конце концов, это простая аксиома захвата населенных пунктов: пехота врывается вслед за бронетехникой в удобных для прорыва направлениях. Второе наиболее удобное направление – коровник.
Бой при коровнике, однако.
Звучит...
– Пошли. – И Спартак понесся по деревне к боксам, где должны быть приготовлены бутылки с коктейлем Молотова.
...Столб огня ударил в небо, когда они почти добежали до боксов. Впрочем, до самих боксов и не было нужды добегать, потому что к дороге Федор и двое его помощников-фронтовиков уже волокли ящик, где из соломы торчали заткнутые тряпками бутылочные горла.
Взрыв прогремел на тракте, за деревьями – похоже, в том самом месте, где дорога, взбегая на небольшой взлобок, делала крутой поворот. Там и шарахнуло. Несколько секунд спустя густые гуталиново- черные клубы дыма взмыли над верхушками сосен. «Грузовик», – понял Спартак.
– Это Костян! – подбежал к Спартаку Федор. – Никто не приказывал, это он сам. Сам решил пойти на таран.
– А в машине керосин... – только сейчас сообразил Спартак.
– Две десятилитровки. Одна в кабине, другая в кузове. Мы его не отговаривали...
– Будем надеяться, что все не напрасно, – Спартак вытащил из ящика две бутыли с горючей смесью, рассовал по карманам бушлата.
Глядя правде в глаза, мало у кого из них был шанс вырваться отсюда живым.
Ну разве если только сдаться...
– Эх, перегородил бы подбитый танк лесную дорожку, – сказал Федор. – Стежка, она узкая, не объедешь...
Трудно сказать, насколько удался таран грузовиком, загорелся ли танк, перегородил ли он дорогу. Неизвестно. Однако хотя гул танковых моторов по-прежнему наполнял округу, но не было уже прежнего рева, того неумолимого нарастания... Да, похоже, машины месят гусеницами снег на одном месте.
«Три или четыре. От силы пять машин», – понял Спартак. Да и вряд ли могло быть больше, если вдуматься. Настолько их нерегулярное военизированное формирование пока не боится, чтобы посылать против них танковую дивизию. Впрочем, даже одного танка может быть достаточно, чтобы деревня была взята.
Имелся у них последний резерв, можно сказать, резерв главного командования. Две гранаты РГД. Из тех, что добыли в качестве трофея после первого боестолкновения с энкавэдэшной колонной возле Черемиц. Остальные гранаты отдали ушедшей к заставе Ягодной группе под командованием Комсомольца. А две вот осталось, как говорится, на всякий крайний. Вот он как раз крайний и есть, крайнее некуда...
Прав, ох тысячу раз прав был Танкист, когда говорил, что командир должен находиться вне схватки, наблюдать за ней с отдаления и желательно с высокого холма... Да только не все, что правильно, годится. При командире, ежели по-правильному, должны находиться ординарцы, а еще лучше, когда обеспечена телефонная связь со всеми рубежами обороны. Да только ни ординарцев, ни телефонов. Даже высокого холма – и того нет. А есть граната в руке – та, что из стратегического резерва, – и танк, который прет через лес к деревне.
Спартак, а следом за ним Федор, неторопливо стали продвигаться меж коричневых стволов. Спартак затаил дыхание, приготовив гранату для броска, еще дерево, еще одна перебежка...
Танк ревел на весь лес. До него было меньше ста метров, но он их не пролетит, аки птица, не тот случай, это вам не по дороге нестись и это вам даже не летом раскатывать. «Тридцатьчетверка» наезжала на деревья, заваливала их своей многотонной тяжестью, переваливалась, из-под гусениц летели снег, щепа и содранная кора. Спартак вдруг поймал себя на странной мысли: танк-то свой, родной, при виде такого на фронте у любого солдата теплело на душе: «Ну держитесь, фрицы, будет вам», – а сейчас в точности та же машина с тем же, нашим, экипажем для них – враг. И этот паренек за рычагами... может, с ним когда-нибудь пил пиво в павильоне или ехал вместе в поезде и делился дорожными припасами... Все, ша! От таких заворотов и умом можно тронуться, если начать копаться.
Спартак заставил себя сосредоточиться на сугубо военной стороне. А она такова: танк пройдет мимо них, ну никак не дальше чем в пятнадцати метрах от их овражка. И если не получится подбить танк, то в запасе вторая граната – Танкиста, расположившегося чуть в стороне, может, ему больше повезет.
Ага, а вон метрах в сорока за танком бредут по лесу черные фигурки. Пяхота легавая! Даже отсюда видно, как непросто им передвигаться по лесу, еле ноги выдергивают из сугробов, поскальзываются на поваленных стволах. «На лыжках надо было, что ж у вас командиры такие туповатые»...
Вообще-то, и сам Спартак как командир не безгрешен. По уму следовало бы гранаты связать вместе для более качественного поражающего эффекта. Все-таки у них тридцать третьи эргэдэшки, а не предназначенные для противотанковой борьбы гранаты типа РПГ. Но тогда в их распоряжении не было бы второго броска, а гранаты-то всего две на весь их отряд...
Спартак поставил гранату на предварительный взвод и вложил капсюль-воспламенитель. Оставалось лишь сдвинуть чеку влево до отказа и метнуть. Он стянул с правой руки варежку, а чтобы не замерзла, сунул руку под мышку. Танк уже в полусотне метров. Приближающийся к тебе танк – зрелище, конечно, не для тех, у кого с нервами не очень...
Опа! Из зарослей кустов, мимо которых только что прогрохотал «Т-34», выскочила, осыпая снег с ветвей, темная фигура. Два торопливых шага по сугробам, замах... В этот момент Спартак узнал Танкиста. И он тоже пробрался в лес, только иным путем, а они друг про друга и не знали. Вот что значит несогласованность.
Брошенная фронтовиком бутылка с зажигательной смесью разбилась о броню, с шумом вверх ударило пламя. Танк завертелся на месте, поднимая вокруг себя снежную бурю в крошеве веток. Заработал танковый пулемет, лупя явно вслепую, и тут же затрещали автоматы сзади идущих пехотинцев. Танкист рухнул в снег – живой или мертвый, сказать было невозможно, тем более и сам Спартак, нырнув за ствол сосны, утопил лицо в сугробе.
Прогремевший несколько секунд спустя гранатный разрыв заставил Спартака вскинуть голову и выглянуть из-за дерева. Вот оно что...
Понятно, что произошло. Одна из пуль в этой суматошной пальбе достала-таки Федора-Танкиста. Наверное, он понял, что ранен серьезно, рассчитывать не на что и долго ему не протянуть. И он рванул к танку. Скорее всего, словил еще несколько пуль во время этого рывка, отмеченного на снегу извилистым кровавым следом. Но до дистанции броска все же дотянул и швырнул гранату. Попал...
Охваченный пламенем и окутанный черным дымом танк, ехавший уже откровенно вслепую, навалился на толстоствольную сосну и замер. Тут же открылся люк механика-водителя, оттуда выскользнул
