Бьет не ладонь, она лишь указывает направление… Толкает все существо, вся энергия, рожденная в ступнях ног, умноженная десятикратно в бедрах и животе, стократно – в плечах, тысячекратно – в кончиках пальцев… Чонг зажмурил глаза, представляя себя мягким и тягучим, будто густое белое облако.
– Не смей, – велел он барсенку.
И вдруг понял, что пытался втолковать ему старый мастер. Тело словно взорвалось невиданной силой. Камень пошатнулся… Видимо, это движение причинило барсенку боль, и он еле слышно застонал. Чонгу этот стон показался прекраснейшей музыкой, заполнившей сердце.
– Держись! – приказал он.
Откат назад. Низ живота тяжел и горяч, словно… Словно он проглотил раскаленный шар! Еще ни разу за все время занятий ему не удавалось войти в это состояние. А тут…
Он не сразу понял, что тяжеленная глыба отвалилась в сторону. Ему было не до того, чтобы радоваться успеху. Барсенок едва дышал, высунув посиневший язык. Сейчас он вовсе не напоминал грозного хищника – это был просто перепуганный насмерть подросток. Подросток, который неожиданно для себя впервые увидел смерть. Близко, в каких-то двух шагах. Не слишком удобный момент для того, чтобы скалить зубы.
– Я в тебе не ошибся, – услышал Чонг за спиной. И спросил:
– Он будет жить, Учитель?
Мастер наклонился над зверем и быстрым движением ощупал его задние лапы.
– Учитель…
– Он обречен, – тихо сказал он.
Барсенок замер – кажется, даже перестав дышать. Будто и до его кошачьих мозгов докатился страшный смысл этого слова.
– Нет, – прошептал Чонг. – Нет. Вы же можете ему помочь. Вы знаете секрет! Помогите ему!!!
Таши-Галла медленно покачал головой:
– Молодой организм иногда творит чудеса. Нам остается только надеяться.
Барс выжил.
Он еще не совсем оправился даже спустя полгода и лежал на подстилке из пахучих трав, которую Чонг приспособил для него. Задние лапы покоились в специальных жестких повязках, покрытых для прочности обожженной глиной. Отвар из лунного корня, которым Чонг поил своего пациента, одновременно восстанавливал силы и действовал как снотворное. А как иначе объяснишь несмышленышу, почему нельзя раньше времени немножко побегать, скинув тугие повязки, и вволю поиграть с новым другом на лужайке?
– Я назову тебя Спарша, – тихонько проговорил Чонг.
Барс зевнул, посмотрел на человека мутноватым глазом и снова погрузился в сон.
Часто пещеру, где Чонг держал зверя, посещал Таши-Галла. Барс поначалу угрожающе скалился, но, наверное, Учитель умел разговаривать на языке животных и птиц. Он мягко и успокаивающе сказал что-то, погладил Спаршу за ушами и присел рядом с Чонгом, который ворошил угли в жаровне короткой палочкой.
– А ты изменился, – проговорил мастер, и Чонг уловил нотку грусти в его голосе.
– В тот день, когда вы сказали мне, что Спарша не выживет, я нагрубил вам, Учитель. Я вел себя недостойно.
– Пустое, – махнул тот рукой и как бы между прочим спросил: – Джелгун тебя не обижает?
– Не знаю… У меня нет времени, чтобы обращать на это внимание. Я… Я стал меньше заниматься, Учитель. Я реже тренируюсь, овладевая искусством «Облачной ладони», реже размышляю над священными текстами. Мне кажется, я сделал шаг назад.
– Ты чувствуешь неудовлетворенность?
– В том-то и дело, что не чувствую! – с отчаянием сказал Чонг. – Меня как будто устраивает такое положение вещей! Я боюсь.
Он помолчал.
– Во мне будто живут два разных человека. Один нашептывает, что я никогда не смогу отказаться от земной юдоли, что жизнь этого зверя для меня дороже, чем божественное просветление, и, значит, я не могу быть монахом, служителем Будды…
– А что же говорит другой? – с улыбкой спросил Таши-Галла.
– Другой вообще ничего не говорит, – хмуро ответил Чонг. – Он только ходит по горам в поисках лекарственных трав… Меняет повязки Спарше. Успокаивает, когда тому больно. И он, мне кажется, побеждает того, первого.
Таши-Галла наклонился над пламенем и подбросил в жаровню несколько сухих веток.
– Просветление, божественное видение – это не цель существования, мой мальчик. Это скорее средство, чтобы помочь всём страждущим на их пути… Вот этому зверю, например.
– Для чего? – спросил Чонг.
– Ты разве не знаешь?
– Я чувствую сердцем. А мне бы хотелось еще и осознать разумом.
– Тогда… Я бы сказал: чтобы противостоять силе тьмы. Противопоставить силу созидания – разрушению и смерти. Гм… Может быть, это звучит высокопарно, но главное, к чему стремится каждое существо, наделенное душой – это обретение покоя и равновесия. А путь к этому зависит большей частью от того, как каждый из нас, живущих, представляет себе этот покой. Покой, – Таши-Галла сделал ударение на последнем слове, – но не пустота. Духовная пустота – та же болезнь.
Он посмотрел на спящего барса.
– Ты спас ему жизнь. И теперь ради него ты жертвуешь тем, во что ты верил (или тебе так казалось). Не жалей. Жертвуя чем-то, всегда что-то приобретаешь. А то, что ты приобрел, стоит десяти лет самых усиленных занятий и медитаций на вершине скалы. Вот так, мой мальчик…
Чонг сидел на земле, не замечая, что вечерний холод тонкими щупальцами проникает в пещеру, и смотрел на языки пламени, пляшущие в жаровне.
– Я изучаю боевые искусства и медитирую, стараясь обрести покой в душе, – задумчиво проговорил он. – Но, взяв на себя заботу о другом существе, я отказываюсь от скорейшего достижения божественного просветления… Однако взамен я приобретаю любовь этого существа, и она дарит мне душевный покой, к которому я стремился и от которого отказался. Воистину мир – это змея, кусающая себя за хвост.
Перевал лежал впереди. Чонг от холода запахнул одежду поплотнее и подумал, что некоторые способности Учителя так и останутся для него загадкой. Таши-Галла пускался в путь от Леха до Лхассы, одетый лишь в меховую накидку без рукавов. Путь этот пролегал через три перевала к северу от великих озер – Нангу, Кьяри и Тенгри. Каждый из этих перевалов с ранней осени и до следующего лета закрывали сплошные облака, хлеставшие снегом и ветром.
– Вам не холодно, Учитель? – спрашивал Чонг, тело которого била крупная дрожь.
– Холодно? – рассеянно отвечал Таши-Галла. – Не знаю, я не заметил.
Сегодня Лха, дух перевала, был неспокоен. Пронизывающий ветер завывал среди голых камней, соседние пики скрывались от глаз в серой изменчивой пелене. Чонг и не думал сердиться на духа. Он был уже не тот несмышленыш, что ревел когда-то в три ручья над камнем, который глупый Джелгун приволок ко входу в келью. Ведь если разобраться, то именно он, Джелгун, в ту самую ночь помог Чонгу разобраться в самом себе. Стоило сказать за это «спасибо».
На черном плоском валуне, вытянувшись во всю длину, лежал Спарша. За два года он превратился в громадного зверя с мощными мускулами под густой шерстью (вот уж кому наплевать на непогоду!) и белыми клыками, похожими на стальные ножи.
– Привет, киска, – сказал Чонг. – Давно меня ждешь?
Барс что-то добродушно проворчал в ответ, мягко потянулся, разминая застывшие лапы, и затрусил рядом, словно большая послушная собака. Они были неуловимо похожи – зверь и человек: оба поджарые, мускулистые и спокойно-уверенные. Спарша всегда встречал Чонга в одном и том же месте. Он
