«Это цена, которую ты платишь. Человек, тонко чувствующий страх, ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая питает Шар – как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество и силу. Ты помнишь, что произошло в кафе?»
Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что ничего не помнит. В памяти образовался провал, черное пятно. Единственное, что она четко помнила, – это страх… Страх – перед чем?
«Ты не помнишь, – с удовольствием констатировал голос. – Ты забыла все, как человек, попавший в экстремальную ситуацию. Одних опутывает ужас, они теряют способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для них останавливается…»
Вот он – страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру и вычеркнуло из памяти целый кусок… «А вдруг я кого-то убила?! Или, наоборот, убили меня, и это все иллюзия, бред, пограничное состояние перед уходом…»
– Остановите! – завизжала Аленка. – Я хочу выйти!
Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.
«Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома… И забудешь все, как страшный сон. Ну?»
И ей послышался смех.
«Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в тебе он не ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты Избранная. Ты должна пройти этот путь. Ну так что, идем?»
ИДЕМ?
– Не-е-ет! – закричала Аленка изо всех сил. Валерка испуганно отшатнулся.
– Ты что?
– Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.
Она и правда вся дрожала. Он вздохнул и решительно притянул ее к себе:
– Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют…
– Правда? – доверчиво прошептала она, прижимаясь к нему, и Валерка почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.
– Правда.
Собираясь на день рождения Георгия, Колесниковы снова поссорились. Как обычно, следуя древней устоявшейся традиции – практически на пустом месте. Кажется, первым шагом послужил галстук, который Игорь Иванович сосредоточенно повязывал перед зеркалом. Искоса взглянув на него, Алла язвительно заметила, что зеленый галстук вряд ли подойдет к синему костюму. Игорь Иванович покорно снял его и принялся повязывать полосатый. Его Алла тоже забраковала, заодно обвинив супруга в полном отсутствии вкуса. Игорь Иванович резонно заметил, что галстуков у него только два – коли ни один не годится, то, может быть, лучше совсем без них обойтись?
Эта реплика оказалась роковой. Через пять минут Алла, уперев руки в бока и покрывшись красными пятнами, кричала, что он, Игорь Иванович, разбил корыто ее жизни, что не будь она, Алла, такой беспросветной дурой, нашла бы себе кого получше, того, кто не мечет бисер перед свиньями, а все силы прилагает, чтобы семья не нищенствовала…
Суть ее программного выступления сводилась к следующему. Около полугода назад некий профессор истфака из педуниверситета обратился к Колесникову с просьбой. В свое время он протащил нерадивого сынка на свой факультет. Сынок учиться не желал не только в семестр, когда никто сроду не учился, но и в сессию («Зачем же пса держать, а лаять самому?» – это о папе). Однако не в армию же идти, в самом деле? Переползал с курса на курс, добрался до диплома, даже кое-как защитился, и тут грянула новая напасть: распределение. «Распределили», естественно, на кафедру, а там вскоре сказали: извините, но нужны научные работы, публикации, и неплохо бы защитить кандидатскую. А соискателю ученой степени за сочинения молоденькая учительница литературы ставила тройки, пунцово краснея.
Для создания диссертации срочно нужен был специалист. Настоящий, большой, но без имени, чтобы не заподозрили плагиат. Папаша-профессор прекрасно понимал, с какого фланга следует начинать осаду, и пригласил Аллу Федоровну в ресторан. Алла Федоровна была в восторге и от ужина, и от внимательного спутника, и от целого букета роз на длинном стебле. Маленькую просьбу – с надеждой на дальнейшее знакомство – она обещала исполнить.
Вскоре Игорь Иванович был представлен профессорскому сынку. Тридцатилетний мальчик был в папу красив и не в папу туп и нагловат. Колесников после двух сказанных слов понял, что его просят не о помощи в создании диссертации и даже не о соавторстве. Ему предлагалось написать всю работу самому – от начала до последней строчки. Естественно, за соответствующее вознаграждение. Игорь Иванович предложение вежливо отклонил. Алла Федоровна плеснула мужу в лицо горячим чаем (еле увернулся).
Этот памятный случай выплывал из небытия множество раз, по самым разнообразным поводам. Или вовсе без оных, сам являясь поводом для многочисленных разборок. Как и теперь – хотя, черт побери, для Игоря Ивановича было загадкой, как его супруга умудрилась связать воедино ту историю, грядущий юбилей Георгия и полосатый галстук, так не подходящий к синему костюму…
Перепалка достигла апогея в прихожей, на лестнице пошла на спад и прекратилась на улице, по пути к автобусной остановке (Аллочка строго придерживалась принципа: «На людях нужно выглядеть достойно и интеллигентно, морду друг другу не бить и запрещенные к печати слова и выражения не употреблять»). Точнее, не прекратилась, а переросла в холодную войну. «Уеду, – подумал Игорь Иванович с немым отчаянием. – Аленка на каникулы отправляется в спортивный лагерь, значит, здесь я никому не нужен. Уеду…»
Последнюю фразу он, очевидно, произнес вслух, потому что любимая супруга ледяным, как Антарктида, голосом поинтересовалась:
– И куда это мы собрались?
– В санаторий, – нехотя отозвался Игорь. – Наш профком распределяет путевки…
– Слава богу. Дома от тебя все равно никакого толку.
В автобусе ехали молча. Алла, сидя у окна, напряженно разглядывала лениво ползущий навстречу проспект, а Игорь Иванович, толкаемый со всех сторон, стоял рядом, держась за поручень, и думал, что завтра (или даже сегодня… нет, завтра, утро вечера мудренее) встретится с профессором, с его сынком, с чертом, с дьяволом – и согласится на все, что от него потребуют. У него никогда не хватало пороха на долгое сопротивление. И белый флаг хранится у него наготове: бери в руку и маши над расстрелянным окопом…
Гоги цвел. Загар, заработанный за полевой сезон, въедался так, что не сходил до следующего лета. Черные буйные волосы были на сей раз безукоризненно уложены (знакомая парикмахерша расстаралась – и получила огромный букет белых роз). Сшитый на заказ костюм в незаметную серую полоску сидел как влитой на худощавой фигуре, рубашка была выбрана не белоснежная, а кремового оттенка, что должно было подчеркивать неофициальность обстановки: просто встреча нескольких друзей по случаю юбилея одного из них.
Гостей было немного, и стол от яств отнюдь не ломился: балык, дорогие фрукты в вазочке, дальневосточная икра, марочный коньяк в плоской красивой бутылке, шампанское – спартански просто, интеллигентно и по-современному. Только отец юбиляра, благообразный старичок, глуховатый и согбенный годами, но с орлиным молодым взором, посокрушался:
– Совсем сын от корней оторвался. Разве дома мы бы за таким столом сидели? Вино бы рекой лилось. Шашлык из молодого барашка, виноград, сациви… Сто человек гостей – столы бы пришлось на улицу выносить, под старые вязы.
Георгий рассмеялся:
– Несовременный ты, отец. Тут тебе не Кавказ, тут почти Европа.
И, увидев, что старик вот-вот обидится, обнял его за плечи:
– Подожди, поедем мы еще домой. И гостей позовем, и столы накроем, как положено. Дядя Сандро барашка зарежет… Он ведь жив-здоров?
– Баран?
– Да ну. Дядя Сандро.
