Туровский, не обращая на него внимания, удивленно смотрел на полноватого мужчину, сидевшего за столом.
– Игорь, – наконец проговорил он. – Вот так встреча…
А он нисколько не изменился, подумали они друг про друга. Седина, морщины у глаз, резкие складки в уголках губ – у одного, у другого – залысины, брюшко тыквочкой и одышка, а в общем и целом…
При иных обстоятельствах были бы наверняка и слезливые объятия, и хлопки по плечу, хохот над чем-то абсолютно не смешным для непосвященных: «А помнишь…»
Было дело. Давно, миллион лет назад, в другой Вселенной. Там, где остались старый двор и самодельные футбольные ворота, страшный в своей убойной силе кожаный мяч, и обязательно – девочка с длинной косой и какой-нибудь очень русской, милой фамилией. Девочка в окне третьего этажа. Хотя собственно двора в обычном понимании у них в детстве не было, не повезло. Были лишь два длинных газона с табличками «Не выгуливать собак!» и асфальтовая дорожка. Но остальное было: Прекрасная дама, футбол, правда в слегка извращенном виде; та же дорожка вместо поля, свои собственные велосипеды – «Уралец» и «Школьник», на которых они вместе с малолетними рокерами носились по той же дорожке и страшно орали: мотора на велосипеде нету, а езда без шума – это насмешка…
– Высоко ты залетел, – с едва заметной усмешкой сказал Игорь Иванович
– Выше некуда, – в тон ему отозвался Туровский. – Мама всегда тебя мне в пример ставила: у Игоречка одни «пятерки» за четверть, у Игоречка большое будущее, Игоречек в аспирантуре остается… Сейчас уж, наверно, доктор наук?
– Даже не кандидат, – улыбнулся Игорь. – В свое время увлекся не той темой. «Религиозно- мистические учения Древнего Востока».
Они сидели в пустом кафе-'стекляшке' напротив жилого корпуса. Бутылка «Лимонной» осталась почти нетронутой: выпили за встречу, потом, молча, не чокаясь, помянули убитых. Колесников прекрасно видел: те две женщины были для Сергея Павловича отнюдь не просто потерпевшими. Боль в глазах… Боль утраты, не слишком искусно спрятанная под маской профессиональной беспристрастности. Игорь Иванович досадливо плеснул в граненый стакан не стесняясь, от души.
– Будешь? – спросил он Туровского.
– Нет, – буркнул тот. – Мне сегодня нужна ясная голова.
И подумал: «Нализаться бы сейчас и уснуть, ткнувшись мордой в салат… Нельзя: водка не спасет, только запас адреналина в крови иссякнет, злость улетучится. Останется поплакать другу детства в жилетку и полюбоваться собой, так сказать, в траурном одеянии».
– Сейчас, наверное, мог бы защититься, – заметил он вскользь. – Мракобесие – модная тема по нынешним временам.
Колесников вздохнул, улыбнувшись: светла печаль!
– По нынешним временам и мы с тобой, Сережка, моложе не стали. Кандидатская, докторская, кафедра… Чтобы такую жизнь нести на горбу, нужно честолюбие. То есть любовь к чести. Тут уж одно из двух: либо кафедра с диссертацией, либо наука и исследования.
– Ты всегда любил парадоксы.
Туровский помолчал. Потом достал блокнот и ручку – как разрубил тот злополучный узел.
– Я обязан снять с тебя показания. Друг детства рассеянно махнул рукой:
– Да ради бога.
– Вот скажи: неужели вы с Козаковым все утро резались в шахматы? Ты вроде не большой любитель.
– Для меня он вообще как ночной кошмар. Как, по-твоему, ради чего я потратился на путевку?
– Догадываюсь, – сказал Туровский, вспомнив разложенные на столе бумаги.
– Вот-вот! – обрадовался Игорь Иванович. – Я сейчас занят интереснейшей темой! Настоящим историческим расследованием!
– Укокошили кого-то?
– Кого-то! – передразнил Колесников. – Он был одним из крупнейших политических деятелей, говоря современно. Легендарная личность, о которой до сих пор ничего не известно наверняка…
– Козаков из номера не выходил? – перебил Сергей Павлович.
Колесников как-то сразу сник и стал похож на футбольный мяч, который внезапно проткнули и выпустили воздух.
– Не помню. Кажется, выходил, дверь хлопнула. Если честно, я предпочел бы, чтобы он вообще не возвращался. Пойми, мне необходимо, совершенно необходимо сосредоточиться, побыть одному, наконец… А вместо этого: «Игорек, пора на зарядку!», «Игорек, в шахматы», «Игорек, давай выпьем», «Игорек, кого ухлопали?» Черт возьми, тут, рядом, был настоящий убийца! И у него не хватило ума пристрелить моего соседа.
– Во сколько? – сказал Туровский почти с мольбой.
– Что?
– Во сколько он выходил?
– Да господи, какая разница? Не будешь же ты его подозревать в убийстве. Ну, около девяти.
– Долго он отсутствовал?
– Без понятия. Я увлекся, ничего вокруг не замечал.
Игорь Иванович потер лоб мягкой пухлой ладошкой.
– Знаешь, последнее время происходит что-то странное. Пугающее. Непонятные провалы в памяти.
– А ты не… – Туровский показал глазами на бутылку.
– Ну что ты! – взметнулся Колесников. – Ни-ни! Не больше, чем среднестатистический обыватель. В праздники, дни рождения – рюмку, не больше. Никаких зеленых чертиков. – Он вздохнул. – Тем более странно. Ты можешь смеяться… Но я чувствую: кто-то пытается установить со мной контакт. Вроде телепатического.
– Ясно. Нельзя так увлекаться, дорогой мой. Чего доброго, закончишь свои… изыскания за желтым забором. Что же мне с тобой делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Не понимаешь? Раз Козаков отлучался из номера, да еще приблизительно во время убийства, то вы с ним – основные подозреваемые.
Он вдруг ударил кулаком по столу:
– Да проснись же, мать твою!
Колесников вздрогнул от неожиданности.
– Я не знаю, чем ты там был занят все утро. Мне плевать на все твои исторические изыскания. Убили двух женщин. Они… – Туровский на секунду запнулся, горло жестоко перехватило. – Они обе мне были очень дороги. Уяснил, друг детства?
– Уяснил, – растерялся Игорь Иванович.
– Ну и ладушки. – Туровский мгновенно успокоился и сел поудобнее, пристроив блокнот на коленях. – Тогда давай вспоминать. Вы вернулись после завтрака вместе или по отдельности?
– Вместе. Под ручку, так сказать.
– И сразу сели доигрывать партию?
Колесников подтвердил и это, потихоньку изнывая под строгим взглядом собеседника. «Надо было спровадить сюда Аллу, – подумал он. – Не все ей дома сидеть». («Дома! – усмехнулся он про себя. – Вот сморозил!»)
– Я терпеть не могу шахматы, – сказал Игорь Иванович.
– Долго вы играли?
– Около получаса. Я стремился побыстрее проиграть и отвязаться.
Около девяти Козаков вышел из номера, просчитал Туровский. Когда вернулся – неизвестно. Может быть, через десять минут, а может, через час. Тут от друга детства толку мало. А много ли времени нужно для того, чтобы совершить убийство? Достаточно нескольких секунд: постучал, подождал, когда
