смириться… Но любит ли он тебя? Способен ли он тебя любить?
Она нахмурилась.
— Но почему же нет?
— Да потому, что он колдун! Он адепт, клянусь Сейеном!
— Ты думаешь, мне не все равно, что он проклят?
— Да нет. Разумеется, речь не об этом, — сказал он негромко, словно пытаясь смягчить суровую истину. — Я говорю об этом потому, Эсми, что адепты не могут любить — а адепты Завета тем более.
— Довольно, Сарцелл. Ты не знаешь, о чем говоришь.
— В самом деле? — переспросил он, и в голосе его послышалась болезненная усмешка. — Скажи мне, какую роль ты играешь в его галлюцинациях?
— О чем ты?
— Ты для него все равно что причал для лодки, Эсми. Он вцепился в тебя, потому что ты привязываешь его к реальности. Но если ты отправишься к нему, отречешься от своей прежней жизни и уйдешь к нему, ты станешь просто одной из двух лодок в бушующем море. Ты скоро, очень скоро потеряешь из виду берег. Его безумие поглотит тебя. Ты проснешься от того, что почувствуешь его пальцы на своем горле, и в твоих ушах будет звенеть имя кого-то, кто давным-давно умер…
— Я сказала «довольно», Сарцелл!
Он не сводил с нее глаз.
— Ты ему веришь, да?
— Чему именно?
— Всей этой чуши, о которой они талдычат. Про Консульт. Про новый Армагеддон.
Эсменет поджала губы и ничего не ответила. Чего она стыдится? Отчего ей сделалось стыдно?
Он медленно кивнул.
— Вижу, вижу… Ну что ж, неважно. Я не буду тебя в этом винить. Ты провела с ним немало времени. Но последнее, о чем я тебя попрошу: я хотел бы, чтобы ты подумала еще об одной вещи.
Глаза у нее горели. Она сморгнула.
— О чем?
— Ты ведь знаешь, что адептам Завета запрещено иметь жен или даже любовниц.
Она похолодела. Ей стало больно, как будто кто-то прижал к ее сердцу кусок ледяного железа. Она прокашлялась.
— Да.
— Значит, ты понимаешь… — он облизнул губы, — ты понимаешь, что самое большее, на что ты можешь рассчитывать…
Она взглянула на него с ненавистью.
— Быть его шлюхой. Да, Сарцелл? «А что я для тебя?»
Он опустился перед ней на колени, взял ее руки в свои, мягко притянул их к себе.
— Пойми, Эсми, рано или поздно его отзовут. И ему придется расстаться с тобой.
Она смотрела в огонь. Слезы оставляли на щеках жгучие дорожки.
— Я знаю.
Стоя на коленях, рыцарь-командор увидел слезу, повисшую на ее верхней губе. Внутри нее дрожала крохотная копия костра.
Он зажмурился и представил себе, как трахает Эсменет в рот ее отрубленной головы.
Тварь, называвшая себя Сарцеллом, улыбнулась.
— Я донимаю тебя, — сказал он. — Извини, Эсми. Я просто хотел, чтобы ты… увидела. Я не хотел, чтобы ты страдала.
— Неважно, — тихо ответила она, избегая его взгляда. Однако ее ладони теснее сжали его руки.
Он высвободил свои пальцы и мягко стиснул ее колени. Он подумал о ее щелке между ног, тугой и влажной, и содрогнулся от голода. Хотя бы побывать там, где был Зодчий! Войти туда, куда входил он. Это одновременно смиряло и поглощало. Нырнуть в печь, растопленную Древним Отцом!
Он поднялся на ноги.
— Идем, — сказал он, повернув к шатру. Он видел кровь и восторженные стенания.
— Нет, Сарцелл, — ответила она. — Мне надо подумать. Он пожал плечами, застенчиво улыбнулся.
— Ну, когда сможешь.
Посмотрел на Эритгу и Хансу, двух девушек-рабынь, жестом приказал им следить за ней. Потом оставил Эсменет и вошел в шатер. Захихикал себе под нос, думая обо всем, что он с ней сделает. В штанах у него налилось и затвердело; мышцы лица задрожали от удовольствия. Как поэтично он ее изрежет!
Светильники догорали, пространство шатра погрузилось в оранжевый полумрак. Он опустился на подушки, разбросанные перед низким столиком, заваленным свитками. Провел ладонью по своему плоскому животу, стиснул сладко ноющий член… Скоро. Уже скоро.
— Ах да! — произнес тонкий голосок. — Обещание освобождения.
Вздох, словно сделанный через тростинку.
— Я один из твоих создателей, и все же ты изготовлен столь гениально, что мне самому не верится.
— Зодчий! — ахнула тварь, называемая Сарцеллом. — Отец! Ты пошел на такой риск? А что, если кто-нибудь заметит твой знак?
— Среди многих синяков еще одного никто не заметит. Послышалось хлопанье крыльев и сухой стук, с которым ворона опустилась на столик. Лысая человеческая головка ворочалась из стороны в сторону, словно разминала затекшую шею.
— Если кто меня и почует, — объяснило лицо величиной с детскую ладошку, — то не обратит внимания. Тут повсюду Багряные адепты.
— Что, уже пора? — спросила тварь, называемая Сарцеллом. — Пришло время?
Улыбочка не шире ноготка.
— Скоро, Маэнги. Уже скоро.
Крыло расправилось и протянулось вперед, проведя линию по груди Сарцелла. Голова Сарцелла откинулась вбок; все его члены напряглись и застыли. От паха к конечностям разбегались волны восторга. Палящего восторга.
— Так она осталась? — спросил Синтез. — Она не пытается сбежать к нему?
Кончик крыла продолжал лениво ласкать его. Тварь, называемая Сарцеллом, выдохнула:
— Пока нет…
— О ночи, проведенной со мной, она не упоминала? Ничего тебе не говорила?
— Н-нет… Ничего.
— И тем не менее ведет себя… открыто, как будто готова поделиться всем?
— Да-а, Древний Отец…
— Как я и подозревал…
Крошечный лобик нахмурился.
— Я принял ее за простую шлюху, Маэнги, но она далеко не простая шлюха. Она искусна в игре.
Хмурый оскал сменился улыбочкой.
— Она все-таки стоит двенадцати талантов…
— М-мне…
Маэнги ощущал ритмичный пульс у себя в глубине тела между анусом и основанием фаллоса. Так близко…
— М-мне убить ее?
Он выгнулся под прикосновениями крыла. «Пожалуйста! Еще, Отец, прошу тебя!»
— Нет. Она не сбежала к Друзу Ахкеймиону. Это что-нибудь да значит… Ее жизнь была слишком
