переливами, я убрала и тот и другой на место – в карман.
Не исключено, думала я, что за это время все решилось само собой: нужно только вернуться в Тун, сделать несколько телефонных звонков и кинуть пару сообщений по электронной почте. Возможно, Стивен уже знает об измене Эммы, она забрала детей, а сам он сейчас на пути в Тулан: Чтобы Все Забыть. Возможно, «Бизнес» надумал купить более привлекательную страну, а Тулану отчислит миллиард-другой в порядке компенсации.
В отсутствие, пусть даже кратковременное, электронной связи такие возможности стали казаться вполне реальными, как будто конденсатор моей судьбы, где накапливались повороты и перемены, прежде разряжался от каждого телефонного звонка и электронного письма, но вот его оставили в покое, чтобы он полностью зарядился, и при первом же включении он взорвется вместе со всеми сложностями и разгонит сгустившийся мрак.
Впрочем, фантазировать гораздо проще, чем думать.
Раз или два мы с принцем решили выпить немного виски и засиделись допоздна. Он рассуждал о давно назревшем введении конституционной монархии, о необходимости строительства дорог, школ и больниц, о своей любви к Парижу и Лондону, о нежной привязанности к дяде Фредди и о тех переменах, которые неминуемо произойдут, если – точнее, когда, потому что он говорил об этом, как о неизбежности – его страной завладеет «Бизнес».
– Сделка с Мефистофелем, да и только, – грустно сказал он, глядя на язычки огня в камине. Все остальные уже ушли спать, и в гостиной отеля остались только мы вдвоем да еще графин с жидкостью, словно зачерпнутой из торфяного болота в Ислае.
– Ну, – ответила я, – что касается конституционной монархии, тут вы практически ничего не теряете. А может быть, даже в чем-то выигрываете. Вероятно, «Бизнес» предпочтет иметь дело с единственным правителем, а не с целым парламентом; если страна останется… – (я попыталась подыскать какой-нибудь вежливый синоним к слову, которое первым пришло мне в голову, но день был долгим, я очень устала – и ничего не получилось) – недемократичной, корпорации это будет только на руку. Если же общество потребует перемен, «Бизнес» просто откупится отдельными реформами, а то и откровенными взятками. В этом можно усмотреть гарантию вашего положения, Сувиндер.
– Я не имел в виду собственную персону, Катрин, – сказал он, покручивая виски в стакане. – Я имел в виду свою страну, народ.
– Ах вот оно что. Понимаю. – Господи, какой же мелкой я себя показала. – Вы хотите сказать, людей никто не спросил, хотят ли они этого.
– Вот именно. И я просто не могу им сказать, что может случиться.
– А кто об этом знает?
– Кабинет министров. В общих чертах – ринпоче Беиес; мать тоже каким-то образом прознала.
– И что они все думают?
– Министры только рады. Ринпоче… м-м, даже нельзя сказать, что равнодушен. Ему – что так, что этак, все хорошо. Да. Мать имеет весьма смутное представление, но глубоко презирает эту затею. – Он глубоко вздохнул. – Другого я от нее и не ждал.
– Ну она же мать. Она просто хочет, чтобы все было так, как лучше для сына.
– Ха! – Принц осушил рюмку. Потом внимательно ее изучил, словно удивляясь, что внутри пусто. – Я выпью еще, – объявил он. – Хотите еще виски, Катрин?
– Немножко. Совсем чуть-чуть… Это слишком много. Ладно, не важно.
– Думаю, она меня не простила, – мрачно произнес он.
– Королева-мать? За что?
– За все.
– За все?
– За все.
– Например? За Вторую мировую войну, за синдром токсического шока, за телепроповедников, за сингл «Эйки Брейки Харт»?
– Ха, да нет, конечно. За то, что я так и не вступил в повторный брак.
– Ясно.
Раньше мы не затрагивали – никогда – тему его недолгого брака с непальской принцессой, которая погибла в горах двадцать лет назад, при аварии вертолета.
– Ну, человеку нужно пережить скорбное время. И вообще, не все сразу. – Говорю банальности, подумала я. Но так уж заведено: все их произносят. Я где-то читала, что Людвиг Витгенштейн не умел вести светскую беседу и даже не мог произносить рутинные фразы. Жуть, да и только.
Сувиндер пристально смотрел на огонь в камине.
– Я ждал, когда встречу ту самую, единственную, – поведал он язычкам пламени.
– Охотно верю, принц. Но не может же быть, чтобы ваша матушка ставила это вам в вину.
– По-моему, у матерей свои представления о первородном грехе, если воспользоваться христианским термином, Катрин, – вздохнул Сувиндер. – Человек виновен изначально. – Он обернулся на дверь. – Я все время жду, что мать сейчас войдет в дверь. В любую дверь, которая ближе ко мне, – будь то в Тулане или за его пределами; меня не покидает чувство, что она вот-вот явится и начнет меня отчитывать.
– Сувиндер, она же, как бы это сказать, не встает с постели.
– Я знаю. – Он вздрогнул. – В том-то и ужас.
В тот вечер он все-таки до меня дотронулся: чисто по-дружески, без заигрывания взял меня под руку, когда мы шли каждый в свой номер. Он не сделал попытки меня поцеловать, ничего такого не было. Это и к лучшему: я уже готовилась к схватке с проклятым гамаком; впрочем, когда мне удалось в него забраться, он оказался очень удобным.
Следующий день был последним. Когда настало прекрасное безоблачное холодное утро, мы выехали в направлении Туна и остановились на завтрак у развалин старого монастыря в Трисуле.
Лангтун Хемблу достал из машины и установил два стула, накрыл скатертью дорожный столик, разложил на нем приборы и еду, заварил чай «Эрл Грей» и отправился в гости к родственнику, жившему поблизости.
Деревья, которые росли на земле разрушенного монастыря, кое-где возвышались над каменной кладкой; легкий ветер шуршал листьями. Розовые зяблики и горихвостки прыгали вокруг нас и клевали крошки чуть ли не с ладони. Голосили клушицы, чьи крики эхом отдавались от пустых стен.
Сувиндер немного порассуждал о том, о сем и пролил на стол чай, что было на него не похоже. Я погрузилась в покой и общую гармонию. Предстоящее возвращение в Тун вызывало у меня смешанные чувства, и, осознав это, я даже удивилась: хотя мне не терпелось добраться до электронной почты и телефона, я бы все-таки еще поездила по Тулану, будь у меня такая возможность. Но ведь страна-то совсем маленькая. Наверно, мы уже все посмотрели. И мне повезло, что я полностью завладела вниманием человека, у которого так много обязанностей и забот.
В такие минуты мне вспоминаются слова миссис Тэлман, сказанные когда-то в Веви, в гостиничном номере. Радуйся настоящему, цени мгновение, благодари судьбу.
– Катрин. – Сувиндер поставил чашку на столик. Мне стало ясно, что мы перешли на официальный тон.
Я перестала кормить птичек и села прямо. Мы смотрели друг на друга, растолстевшие из-за теплых курток.
– Слушаю, ваше высочество, – отозвалась я, сцепив на скатерти руки.
К ним он, казалось, и обратился.
– Вам понравилось, как вы провели последние несколько дней?
– Необычайно понравилось, Сувиндер. Одна из лучших поездок в моей жизни.
Он поднял голову и улыбнулся:
– Правда?
– Ну конечно, правда. А вам?
– Что – мне?
– Вам понравилось?
