время не говорят вслух о таких вещах, правда ведь? На протяжении веков уже столько этой чуши было высказано, написано, перенесено на экран: романтические бредни, идеализм, наивность шестидесятых, изумленный пафос и новая мораль семидесятых… все было и прошло, люди теперь менее склонны к разговорам, более – к действиям. Когда-то он поделился этими соображениями со Слейтером, и тот согласился. В нынешней ситуации просматривается не то чтобы откат назад, а лишь краткая передышка – так мыслил Грэм. Слейтер же видел в этом признак близящегося Конца, но по сути дела он видел такие признаки во всем.
– Как тебе кажется, Грэм, ты меня любишь? – спросила Сэра, отводя глаза.
Он нахмурился. Но по крайней мере этот вопрос был задан напрямую.
– Люблю, – тихо сказал он.
Ответ прозвучал нелепо. Грэм хотел объясниться ей в своих чувствах совсем по-другому. Обстановка совершенно не располагала к признаниям: залитая солнечным светом комната, преграда в виде черного стола.
– Я так и знала, – произнесла Сэра, разглядывая свои тонкие белые пальцы. От звука ее голоса у него по коже пробежали мурашки.
– С чего ты вдруг решила об этом спросить? – Грэм постарался придать этим словам шутливый оттенок.
– Просто хотела узнать… – начала Сэра, – что ты ощущаешь…
– Свободу, – засмеялся Грэм.
Сэра подняла к нему невозмутимое бледное лицо, и смех застрял у него в горле, улыбка сама собой сошла с лица. Он прокашлялся, не понимая, что происходит. Сэра еще немного помолчала, тонкие руки все так же покоились на столе под ее пристальным взглядом.
Может, имеет смысл показать ей рисунки, подумал Грэм. Наверно, она чем-то подавлена или просто не в настроении. Достаточно будет просто ее отвлечь.
Но Сэра снова заговорила:
– Понимаешь, Грэм, я все время тебя обманывала. Точнее, мы. Сток и я.
У Грэма похолодело внутри. При одном упоминании имени Стока с ним что-то произошло, его охватил инстинктивный первобытный ужас.
– В каком смысле? – спросил он.
Сэра резко дернула плечом, жилки у нее на шее обозначились резко, как натянутая бечева.
– Разве ты не знаешь, что такое обман?
Она говорила чужим, незнакомым тоном. Грэм подумал, что Сэра (как привык делать он сам) подготовила свои реплики заранее, обеспечив себе фору; речь ее звучала как заученная роль, нервно исполняемая на премьерных подмостках.
– Полагаю, что знаю, – ответил он, потому что Сэра молчала и, казалось, не собиралась продолжать, пока ее вопрос оставался без ответа.
– Вот и хорошо, – вздохнула она. – Прости меня за этот обман, но на то были свои причины. Если хочешь, могу объяснить. – Она снова метнула на него быстрый взгляд.
– Не понимаю, – сказал Грэм, тряхнув головой и пытаясь показать выражением лица, тоном голоса, всем своим видом, что он не воспринимает этот разговор всерьез. – Какой смысл ты вкладываешь в слово «обман»? Каким образом ты меня обманывала? Я ведь знал о существовании Стока, о ваших с ним отношениях и… так сказать… был от этого не в восторге, однако при этом…
– Помнишь, один раз ты позвонил мне во время грозы… вроде бы из уличного автомата? – перебила его Сэра.
Грэм улыбнулся:
– Конечно помню. Ты тогда забралась под одеяло и включила плеер на полную катушку, чтобы не слышать грома.
Сэра резко дернула головой, и это движение больше напоминало нервный спазм, чем какой-либо знак. Она все еще рассматривала свои руки.
– Нет. Нет, все было не так. Я действительно забралась под одеяло, но лишь по той причине, что во время грозы меня трахал Боб Сток. А ты все звонил, звонил, звонил… и он… начал двигаться в такт телефонным звонкам. – Она посмотрела ему в глаза с совершенно каменным, даже беспощадным выражением (а у него внутри все переворачивалось). По ее лицу пробежала холодная, едва уловимая усмешка. – Ты был нам прекрасным третьим партнером – какой ритм, какая выносливость.
Грэм онемел. Его поразило не столько это вульгарное откровение, сколько тон, которым оно было произнесено: эта клиническая неподвижность черт, этот бесстрастный голос; пусть даже внешняя невозмутимость входила в явное противоречие с напряженными жилками на шее, с резкостью движений и жестов. Сэра продолжала:
– Помнишь, я разговаривала с тобой из окна, а ты стоял на улице – потом мы еще ходили гулять к шлюзам… Сток находился позади меня. Это он опустил оконную раму мне на спину. Из всей одежды на мне была только клетчатая рубашка. Он вошел в меня сзади, понимаешь? – Уголки ее губ нервно дернулись, потом искривились в подобии улыбки. – Он давно грозился это сделать, если ты напомнишь о себе при нем. Я сама его раздразнила. Мы оба очень… завелись. Понимаешь, о чем я?
Он покачал головой. Его затошнило. Абсурд, безумие. Это напоминало пошлости Слейтера, дешевые карикатуры на тему женского коварства. Зачем? Зачем она ему это рассказывает? Чего ждет в ответ?
Сэра сидела напротив него. Ее волосы были безжалостно стянуты назад, выражение тонкого, почти
прозрачного лица достигло какого-то предела, показывало готовность к бою. Теперь, подумал Грэм, она наблюдает за ним так, как ученый наблюдает за крысой, предварительно вскрыв ей череп и вставив туда проводки, подключенные к приборам, чтобы зафиксировать ничтожные животные мысли зелеными линиями на экране осциллографа, росчерком скрипу чей иглы на рулоне самописца. И все же: зачем? Зачем? (Он еще подумал: разве крыса знает, разве способна понять, зачем ее подвергают таким жестоким испытаниям?)
– Помнишь, как это было? – промурлыкала Сэра. – Помнишь ведь?
– Да… помню, – ответил он, чувствуя, что совершенно сломлен, не в силах поднять на нее глаза и может только разглядывать две мельчайшие белые точки на поверхности стола. – А к чему это все?
Он заставил себя посмотреть ей в лицо, но не выдержал и снова потупился.
– …даже в самый первый раз, – продолжала Сэра, не обращая внимания на его вопрос, – когда мы познакомились на той вечеринке. Тогда в туалете… поверишь: Сток был там. Мы обо всем договорились заранее. Он влез по водосточной трубе. Я ушла из нашей с тобой комнаты с единственной целью – встретить его этажом ниже. Вот чем я занималась: трахалась на полу с Бобом Стоком. – Она выговаривала каждое слово с преувеличенной тщательностью.
– Это правда? – спросил Грэм.
У него отключилась память, он забыл, как относился к Сэре все эти месяцы. Он знал, что чувства вернутся и принесут ему только боль, но сейчас это не имело значения. Сэра изменила правила игры, она перевела их отношения в совершенно другую плоскость. На какой-то миг он отринул свое прежнее «я», уязвленную мужскую гордость и сосредоточился, внутренне содрогаясь от этой перемены, на том, что говорилось в данную минуту, осмысливая этот новый свод правил, новую роль, которая отводилась ему по каким-то все еще непонятным причинам.
– Но зачем? – Он старался говорить ей в тон, чтобы не выдать своих терзаний.
– Для прикрытия. – Она передернула плечами и широко растопырила пальцы на черной столешнице. – Мой развод… муж нанял человека, чтобы за мной следить. Стоку нельзя было попадаться, но мы с ним не хотели… не могли прекращать свои встречи. Вот нам и пришло на ум найти кого-нибудь постороннего и изобразить, будто у меня с ним роман. На той вечеринке все видели, как мы с тобой вдвоем ушли наверх; по всей вероятности, сыщик, нанятый моим мужем, тоже болтался поблизости – в дом нетрудно было проникнуть без приглашения. По нашим расчетам, он должен был решить, будто мы с тобой сблизились. Я тогда действительно позволила себе некоторые вольности, но это было как бы сверх
