спокойно…
Предъявили на въезде в ворота Рыбачьего Бастиона письмо-разрешение на съемки. Полицейский лениво посмотрел пропуск на лобовом стекле, махнул рукой.
Они въехали на территорию дворца, свернули налево в густую тень. Венгры, беззвучно лежавшие на полу, мгновенно выпрыгнули, за ними, чуть замешкавшись, — Рудди. Автобус неслышно укатил дальше.
Дьердь расстегнул сумку и вынул сооружение, похожее на арбалет, прицелился в край ската крыши, выстрелил, и гарпун на тросике, описав кривую, устремился вверх, с негромким стуком упал на крышу, сполз немного вниз и зацепился за каменный барьер. Дьердь изо всех сил подергал нейлоновый трос; прикрепленный к гарпуну, крепко ухватился обеими руками, присел гибко — раз, два, легко подбросил себя и уперся ногами в стену. Перехватил руки — передвинул ноги, перехватил руки — передвинул ноги. С удивительной быстротой и ловкостью он шел по вертикальной стене, он не полз, а шагал вверх по тросику, как черный пиратский флаг на мачту. Шандор и Рудди, затая дыхание, следили за ним, поглядывая время от времени на светящийся циферблат хронометра. Через сорок секунд Дьердь перелез через бортик крыши, исчез на мгновение из поля зрения, после чего высунулся снова, помахал им рукой.
Рудольф ухватился за трос, подпрыгнул, упершись ногами в стену, и стал повторять маневр Дьердя. Да и венгр наверху помогал ему, непрерывно подтягивая трос вверх. Не имея сноровки венгра, Рудди все равно быстро поднялся до бортика, и снизу было видно, как венгр подхватил его под мышки и помог перелезть через бордюр. Потом пошел вверх Шандор, через минуту их силуэты исчезли с подсвеченного сиренево-синими сполохами неба.
Здесь было очень тихо. Откуда-то издалека доносились музыка и веселые голоса, смех. Далеко внизу, отсеченные мерцающей лентой Дуная, мигали и вспыхивали мириады огней ярко освещенного Пешта. По реке катились разноцветные пузырьки вечерних прогулочных теплоходиков. Там происходила какая-то другая жизнь.
Двенадцать минут — оказывается, это очень долго.
Потом на крыше снова появилась тень, перемахнула через барьер и, держась за трос, заскользила вниз. На фоне белой стены фигура Рудди была перечеркнута, как крестом, трубкой футляра с картиной за спиной. Было слышно, как он сопит и шоркают по стене его кроссовки. На уровне второго этажа он посмотрел вниз, оттолкнулся от стены и прыгнул легко, гибко-зверино. Помахал наверх рукой, и Дьердь перепрыгнул через бордюр, почти бегом пошел по вертикальному тросу вниз.
Когда он соскочил на тротуар, Шандор, держа трос толстыми перчатками, быстро соскользнул на землю и стал раскачивать трос, пытаясь отцепить гарпун наверху.
Но, видно, каленый крюк крепко въелся в пористый камень и не освобождался ни под каким видом.
Рудди подтолкнул его в плечо:
— Плюнь. Завтра они все равно найдут, как туда попали, — и протянул Андерсону тубус.
Быстро расселись в подъехавший автобус и помчались к выходу. Притормозили около охранника, отдали пропуск и вывернули на спуск с горы. Они промчались через, мост Ланц-хид, и, не доезжая парламента, Шандор сказал:
— Пожалуй, мы здесь сойдем.
Андерсон, не выпуская картины, которую он прижимал к себе культей, достал из кармана две толстых пачки.
— Шандор, здесь двадцать тысяч… Остальное — как всегда… Получите по реализации. Я позвоню…
— Это деньги чистые? — спросил Шандор.
— Да, это хорошие деньги… Магазинные, разменные… Можете пользоваться свободно. — Усмехнулся и добавил:
— У выигранных и украденных денег волшебный вкус — легкий, сладкий, пьяный…
Лоренцо притормозил на миг, венгры выскочили из автобуса и бесследно исчезли в веселящейся шумной толпе на тротуаре. Андерсон подумал, что под страхом смерти ни один из его людей ни на одном опознании не сможет вспомнить их лиц. Всем хорошо. Скомандовал:
— Порядок! На теплоход…
13. МОСКВА. ОРДЫНЦЕВ. РАЗБОРКА «ХОНДЫ»
На лавочке у подъезда сидела на старом венском стуле сизая толстая старуха. Несмотря на жару, она красовалась в китайском манто из крашеной собаки. Наверное, бабка демонстрировала соседкам достаток. Она тщеславно похвалялась на рядом — как Кит гордился «джопой».
— За домом его ищите, в гараже он, — взмахнула она пышным рукавом шубы, которая еще недавно гавкала на берегу Хуанхэ. — Здоровенный гараж, кирпичный, самый зажиточный…
Длинный ряд железных «инвалидских» гаражей замыкал терем силикатного белого кирпича с раскрытыми створками ворот. Кит подогнал к ним «джопу» впритирку, устроив нечто вроде тамбура перед гаражом. Мы вышли из машины и в замкнутом пространстве 'гараж — тамбур — «джопа» обнаружили лежащего под старенькой, зеркально наблищенной «хондой» человека, которого звали скорее всего Василий Данилович Прусик. Это про него писал мне рапорты Валерка Ларионов — «по сообщению агента Гобейко…».
Дело в том, что давеча Любчик был не совсем прав, утверждая, что Валерка Ларионов со своей агентурой замуровался как в дзоте. Просто Валерка на всякий случай держал свои рапорты в моем сейфе — я хорошо знал, чем он занимается.
Другое дело, что успехи его были невелики, информация разрозненна и недостаточна, и предпринять что-то против группировки Психа Нарика мы пока не могли. Но Валерка вчера умер и возложил на нас бремена тяжелые и неудобоносимые — взять к ногтю всю эту компанию жгучих блондинов…
Кит постучал связкой ключей по капоту «хонды» и приветливо пригласил к разговору хозяина лядащих копыт, торчащих из-под машины.
— Эй ты, гумозник! Подь сюды…
Тощие ноги в трикотажных рейтузах с пузырями проворно согнулись в острых коленях, точь-в-точь как у жука-плавунца, сухопарая задница ерзнула из-под днища, и вырос перед нами, быстро складываясь и разгибаясь во всех мослах и суставах, замечательный красавец.
Вы его видели наверняка — на странице 232 учебника биологии для средней школы есть подборка фотографий развития человеческого плода, от двух недель до девяти месяцев.
Вот наш красавец как две капли смахивал на шестимесячный зародыш, неожиданно вспухший к пенсии до полутора метров на коньках и в фетровой шляпе.
Здоровенная костистая башка с плешкой, похожей на облезший пах.
— Здравствуйте, товарищи! — бодро выкрикнул Василий Данилович, широко щерясь и радостно светясь выпученными глазами. Это были не глаза, а глазные яблоки. Два кислых зеленых яблока- падалицы.
Я уселся на пустой ящик у ворот гаража, а Кит вежливо поздоровался:
— Здорово, урод. — Подумал немного и сердечно добавил: — Только запомни — мы тебе не товарищи. Мы тебе господа…
Я озирался по сторонам, и чувство зависти и восхищения не покидало меня.
Не видел я никогда такого гаража. Вдоль стен шли аккуратные, покрашенные белилами стеллажи, уставленные до потолка неописуемым количеством самого разнообразного барахла всеобъемлющего назначения. Пользованная резиновая клизма, патефон без крышки, стертая авторезина, утюги, побитые эмалированные кастрюли, унитаз с въевшимися потеками ржавчины, продранный чемодан, стул красного дерева без спинки, запчасти для разных моделей машин, одна лыжа, гитара без струн…
Все аккуратно протертое от пыли, чистое, в порядке сложенное или хорошо притороченное к стойкам стеллажа. Нет, это был не факультет, это был университет, академия ненужных вещей. Они все
