Сашка гладил его по загривку, успокаивая, приговаривал:
— Свои… свои. Умный… умный, хороший пес… Это свои…
Отпустил собаку, подошел к Марине, вполне нежно поцеловал ее в щеку, откинув голову, посмотрел на нее внимательно, как бы между прочим заметил:
— Подруга, не рановато ли стартовала? — и кивнул на бокал.
— Не обращай внимания… До клинического алкоголизма я не доживу, — усмехнулась Марина и взяла нас обоих под руки. — И вообще, Санечка, не становись патетической занудой, это не твой стиль.
Столовая, конечно, — полный отпад. Зал, декорированный под средневековую рыцарскую трапезную. Дубовые балки, темные панели, стальной проблеск старинных доспехов и оружия, кованая бронза, высокая резная мебель, цветы в литых оловянных сосудах, сумрачные красные вспышки камина. Все-таки, как ни крути, а обаяние буржуазии в старинном макияже — оно еще скромнее, еще неотразимее.
— Скажи на милость, — спросил я Марину, — а какой стиль должен быть у нашего выдающегося магната?
— Что значит — какой? — поразилась Марина очевидной глупости вопроса. — Он, как египетский фараон, повелитель всего, что есть и чего нет! Санечка наш — над мелочами, над глупостями, над людьми, над жизнью…
Она схватила меня за ухо, как я недавно начальника охраны Мишу, ну, может быть, понежнее, конечно, и сказала громким театральным шепотом:
— Александр Серебровский — фигура надмирного порядка, гиперборейская личность, можно сказать, персонаж астральный…
Сашка невозмутимо заметил:
— Шутка… — Он со вздохом посмотрел на Марину, потом обернулся ко мне:
— За годы, что ты не видел Марину, у нее бешено развилось чувство юмора. Имею в семье как бы собственного Жванецкого.
Марина обняла за плечи Серебровского и поцеловала его в намечающуюся лысинку.
— Прекрасная мысль, Санечка! Почему бы тебе не купить в дом настоящего Жванецкого? Представляешь, какой кайф — приходишь домой, а тут уже все мы: Михал Михалыч со своими шутками, я с моей нечеловеческой красотой, Мракобес, мечтающий загрызть кого-нибудь насмерть, вокруг — прекрасный неодушевленный мир обслуги. Просто сказка, волшебный сон! Купи, пожалуйста! Ну что тебе стоит?
— Хорошо, я подумаю об этом, — серьезно ответил Серебровский. — Ты же знаешь, что твоя просьба для меня — закон…
В этом роскошно навороченном буржуазно-антикварном новоделе должна была бы звучать пленительная музыка Игоря Крутого в аранжировке какого-нибудь Вивальди, А я слышал тонкий, приглушенный, задавленный подвизг истерии.
Они не хотели гармонии. По-моему, им обоим нравился звук аккуратно скребущего по стеклу ножа.
Я серьезно сказал ей:
— Знаешь, Маринка, если ты будешь так доставать мужа, жизнь ему подскажет парочку крутых решений семейных проблем.
— Не выдумывай, Верный Конь! — махнула рукой Марина. — Нет у нас никаких проблем. Наша жизнь — это романтическая повесть о бедных влюбленных. Или не очень бедных. Даже совсем не бедных. Скорее богатых. Наверное, очень богатых. Но наверняка — чрезвычайно влюбленных. Так я говорю, мой романтический рыцарь?
Она обняла Сашку и легонько потрясла его — так выколачивают монету из перевернутой копилки.
— Абсолютно! Тем более что современному рыцарю достаточно не обкакать шпоры, — невесело усмехнулся Сашка. — Все-все-все, садимся за стол…
Серебровский уселся во главе стола, и в ногах его сразу разлегся с негромким рычанием Мракобес. Мгновенно возникли неизвестно откуда — будто из небытия — два официанта в смокингах, предводительствуемые маленьким шустрым вьетнамцем, который нес в растопыренных пальцах развернутую веером полудюжину бутылок.
— Цто коспода будут пить? — любезно осведомился вьет, наклонив прилизанный пробор. — Оцень хорошо сан-сир, легкое шато-марго, монтрашо зевеносто третьего года, к рибе мозно сотерн… К утиной пецени «фуа гра» нузно взять молодой бозоле от Зорз де Б„фф…
— Подай ему, Вонг, божоле от Жоржа де Б„ффа, — захохотала Марина. — А то он там у себя во Франции всех этих понтов не ловит!
— Приятно обслузить гостя, понимаюсего вкус настоясего вина, — с достоинством сказал Вонг.
— А мне приятно, что в доме моего старого друга служит настоящий сомелье — хранитель вин, — учтиво, стараясь не улыбаться, ответил я.
— Сомелье! Наш сомелье Вонг Фам Трах! — продолжала смеяться Марина, и в ее смехе просверкивали уже заметные искры скандала. — Я помню, как вы с Сашкой бегали ночью покупать водку у таксистов…
Вонг направился к боковому столику, чтобы раскупорить бутылки, но Серебровский мгновенно остановил:
— Я тебе уже говорил, чтобы ты открывал бутылки при мне…
Марина углом глаза смотрела на мужа, потом положила мне руку на плечо:
— Сумасшедшая жизнь!
— Твой муж мне объяснил — нормальный карнавал, — пожал я плечами.
— Ненормальный карнавал, — покачала головой Марина. — Во всей Москве Санек не сыскал дворецкого-японца, пришлось взять вьетнамца, которого мы продаем за японца. Но шутка в том, что те свиные рыла, для которых гоняют эти понты, не отличают японца от вьетнамца, они все на их взгляд — косоглазо-узкопленочные. А Вонг, я думаю, только нас ненавидит больше японцев.
— Многовато разговариваешь при обслуге, — отметил Серебровский и поднял бокал: — За встречу… За прошедшую вместе жизнь… За нашу молодость…
Все чокнулись, по-птичьи тонко звякнул хрусталь, мы с Сашкой как-то неуверенно пригубили, а Марина выпила вино одним долгим глотком.
Она не закусывала, а сидела, опершись подбородком на ладонь, и внимательно, пьяно рассматривала меня.
Все-таки она обалденно красивая баба. Божий промысел, дьявольская шутка, слепая игра мычащих от страсти генов, еле заметные мазки мэйк-апа — не знаю, что там еще, да и предполагать не собираюсь, а вот поди ж ты — чудо!
Присутствует в ней какая-то кощунственная, невероятно волнующая смесь иконы и порнографической модели из глянцевого журнала, и действует она как алхимический субстрат — достаточно одного взгляда на нее, и вместо вялой маринованной сливы простаты вспыхивает в мужских чреслах солнечный протуберанец, а яйца становятся больше головы.
К сожалению, все это добром не кончается. Не дело это, когда с одной бабой хотели бы переспать три миллиарда мужиков. Ну, минус гомики, конечно, зато — плюс лесбиянки. Я считаю и всех тех, которые не слышали о ее существовании, но, несомненно, стоило бы им взглянуть разок, они — как тот грузин из анекдота — сказали бы: «Конэчно, хочу!»
Ну а ты, Верный Конь?
Не буду отвечать. Имею право. Никого не касается. Мне мои дружки, суки этакие, Кот Бойко и Хитрый Пес, придумали на целую жизнь жуткое амплуа — Верный Конь. Не друг я ей, не любовник, не муж, даже не воздыхатель. Мне досталась ужасная роль — быть свидетелем, как два моих друга, два брата приспособили самую красивую на земле женщину в нашу популярную национальную забаву — перетягивание каната…
Марина положила руку на мою ладонь и спросила:
— Серега, ты счастлив?
