как доска.
— Уточните, — попросил поп.
— Семью надо восстанавливать! Без семьи общество превращается в кочевую орду. Давайте вместе реставрировать семейные ценности. Мне для этого никаких средств не жалко…
Епископ взял в руки дымящуюся сизым парком чашку, склонив голову на плечо, взглянул на меня:
— Сумма, ассигнованная вами, безусловно, очень значительна. Особенно по нынешним несытным временам… Но! Вы не боитесь, что деньги будут проедены, а…
— Нет, не боюсь, — перебил я нетерпеливо. — Я хочу пояснить вам, святой отец, что я бизнесмен, и любой мой поступок, в том числе благодеяние, называется «проект» и заранее обсчитывается специалистами. Я не намерен просто перевести несколько десятков миллионов рублей на счет епархии и получить у вас квитанцию-индульгенцию для последующего вручения апостолу Петру.
Арсентий усмехнулся:
— А что вы намерены делать?
— Мои люди закупят по самым льготным оптовым ценам продовольствие и доставят его в регион. Они также договорились о закупке уже ненужных в армии полевых кухонь. Вы организуете монахинь, жен и дочерей местных клириков, церковный актив — они пусть и поработают по воскресеньям на кухнях в наши несытные времена. Это логично?
— Логично, — кивнул епископ.
— Мы приведем в церковь тысячи новых прихожан. Пусть там с ними поговорят ваши священники и учителя богословия. А я сумею организовать для этих школ-фестивалей ученых — специалистов по этике, эстетике, истории церковного искусства, артистов, писателей и журналистов-почвенников. Святоотеческая Русь нам этого не забудет вовек!
— Вовек — не знаю, а уж на ближайших выборах — точно не забудет! — засмеялся епископ.
— Надеюсь, — серьезно, с нажимом сказал я и повторил: — Надеюсь! Не забудет, хотя, надо признать, живем мы с вами в земле бессмысленной и беспамятной. Народец у нас, паства наша, прямо скажем, не сахар…
Епископ развел руками:
— Все народы, в общем, одинаковы. Нашему досталось уж слишком тяжело…
— Тяжелее, чем китайцам? Или неграм? — полюбопытствовал я, прихлебывая чай.
— Я не могу сравнивать меру чужих страданий, это грех. Но негров били палками по голове, китайцев по пяткам, а нас — по душе… Ни в одном народе так целеустремленно не убивали душу.
Я сочувственно покачал головой:
— Да-да, я это понимаю… Поэтому наш народ-богоносец носил Бога, носил, пока не притомился сильно. Устал, надоело, он и бросил его где стоял — посреди тысячелетней грязи и разрухи…
Епископ Арсентий тяжело вздохнул, с грустью смотрел он на меня, в чем-то я, видать, сильно не соответствовал.
— Большая смута у вас в душе, Александр Игнатьич…
Я ернически сказал:
— Это у меня оттого, что в молодости на горы лазил. Альпинисту трудно поверить, будто Голгофа выше Эвереста.
— Может быть и поэтому, — смиренно ответил епископ.
— Что поделать! Мы, насельники этой земли, юдоли скорби и печали, идем к истине Господней трудным путями, — говорил я, а он пристально всматривался в меня, словно решая, словно стараясь понять — разговариваю я всерьез или дурачу его.
— Ваши пути, Александр Игнатьич, особенно трудны, ибо вы к Богу идете не от смирения, а от звенящей гордыни человеческой. — Епископ говорил негромко, спокойно, звучала в его голосе чуть слышно снисходительность.
— К сожалению, святой отец, жизнь на земле двигается не смирением, а гордыней людской, алчущим духом, завистью, агрессивными инстинктами и жаждой накопительства, — развел я руками. — Это не я придумал, это аксиома бытия…
— В мире нет аксиом, — покачал головой епископ. — Мнимости, видимость истины, сиюминутные заблуждения. Апостол Павел сказал: желающие обогащаться впадают в искушения и погружают людей в бедствие и пагубу, ибо корень всех зол — сребролюбие, подвергающее многим скорбям и печалям…
— Одну минуту! — энергично воскликнул я. — От моего сребролюбия, подвергающего меня скорбям и печалям, сегодня кормится пищей телесной миллион Божьих душ! Царь Соломон в божественных откровениях указал: умножается имущество, умножаются и потребляющие его… Разве это не оправдание всего, что я делаю?
Епископ мягко сказал:
— Вам не нужны оправдания, вам нужен душевный покой. Вам надо договориться с собой, с миром и с Богом. И для вас это почти невозможно, ибо это не биржа и взаимозачеты не принимаются. Царь Соломон вас оправдал, но он же вам заповедал: «Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того»…
Я встал, подошел к рабочему столу, включил монитор, на котором непрерывно бежали курсовые индексы биржи.
— Хочу продемонстрировать вам, святой отец, что премудрый Соломон лукавил. Заповедуя нам отказ от любви к богатству, он в это время получал ежегодного дохода шестьсот шестьдесят шесть талантов золота. Эта сатанинская цифра — 666 талантов — в современных мерах веса составляет… одну минуточку… так, около 25 тонн золота.
— И что?
— А то, что в переводе на рыночный торговый эквивалент… — я быстро щелкал кнопками компьютера, — это равно 801 тысяче 282 тройским унциям. Так… мгновение… на Цюрихской золотой бирже сегодня одна тройская унция золота стоила 333 доллара 56 центов… Итак, ежегодный доход царя- бессребреника составлял скромную цифру в двести шестьдесят семь миллионов двести семьдесят пять тысяч шестьсот двадцать три доллара и девяносто два цента… Впечатляет?
Епископ пожал плечами:
— Для меня это весьма отвлеченные понятия…
— А для меня — очень конкретные! Три тысячи лет назад, во времена Соломона, доллары еще не имели хождения. Это удивительно — но факт! И все равно любые деньги за этот огромный срок подверглись тысячекратной инфляции. Таким образом, Соломон — проповедник смиренной мудрой бедности — зарабатывал в год около двухсот пятидесяти миллиардов долларов, если по современным ценовым стандартам. Это больше, чем Билл Гейтс, султан Брунея, Джордж Сорос, я и все остальные российские магнаты, вместе взятые! Почему же я должен поверить его проповеди?
— Вы, Александр Игнатьич, не обязаны верить. Вы можете поверить Соломону, ибо больше вам верить некому…
— Почему?
— Потому что легко отказаться от богатства, которого у тебя никогда не было. А вот при невероятном могуществе Соломона нужна была большая мудрость, чтобы сказать в конце жизни: как вышел человек нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел — ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понесть в руке своей…
— Мне кажется, что общая ошибка состоит в том, что деньги все время противопоставляют мудрости, — сказал я задумчиво. — Деньги — это и есть аккумулированная энергия мудрости.
Епископ качал головой:
— Жаль, что вас не удовлетворил наш разговор. Вы не верите мне. Не верите людям, Священному Писанию, собственному душевному смятению…
Да, не верю. Когда-то жили на нашей земле смиренные иноки, благочестивые отшельники, святые старцы. Можно было спросить — как жить? Что истина? Что благо? В чем Бог?
Давно это было.
Некого мне спрашивать. В святых скитах, средь нетленных мощей угодников, хоронят уголовников,
