— И последний на сегодня вопрос… — Я протянул ему белую картонку, маленькую, в четвертушку листа. — Здесь список из девяти фамилий. Вы их всех знаете.
Палей посмотрел на картонку и как-то отчужденно, будто декламировал про себя, сказал:
— Министры… Лидеры партий…
— Да, это хорошие люди, они делали нам много доброго. И, даст Бог, еще сделают. Значит, вы их обзвоните по закрытой линии и от моего имени попросите забрать вклады из нашего банка. Незамедлительно. Через день-другой может быть постановление об остановке платежей… Вы поняли меня, Вениамин Яковлевич?
— Да, понял, — кивнул он устало.
— Приступайте. Список верните мне к вечеру. Естественно, я вас даже не предупреждаю — никому его не показывать, копий ни в коем случае не делать. Ясно?
— Ясно, — еще раз тяжело вздохнул Палей и спросил:
— Будет ли с моей стороны лояльно — снять мои деньги со счетов?
— Снимите. Но сделайте это как-нибудь по-тихому, не надо сеять панику. У нас тут не «Титаник».
— Ну да, — усмехнулся Палей, — у нас крейсер «Варяг»!
— Не говорите мне об этом геройском утопленнике. Если на то пошло, у нас крейсер «Аврора»… За сто лет один хороший холостой залп — и ты в легенде. Так победим!
— Вашими устами — Богу в уши…
— Не проблема. Билл Хейнс уже тянет туда линию. Идите. И позовите ко мне Окунева.
— Он ждет в приемной.
И пока я доставал из сейфа дискету Кота, в кабинет, струясь и извиваясь, как морской змей, хромая и переваливаясь с боку на бок, втек Илья Оконефэфэ.
Конечно, безусловно и неоспоримо — это один из самых ценных моих кадров. Я гордился им всегда, как селекционер-полевод снопом кустистой пшеницы. Как тренер гордится выращенным чемпионом. Как наша Родина хвасталась балетом и спутником.
Это я его нашел. Собственно, не то чтобы он валялся где-то на помойке, в забросе и безвестности, — нет, конечно! О нем знали многие, но только я сумел его таланты правильно приспособить.
Когда-то давно колченогий мальчик-гений-урод Илюша Окунев вместе с родителями отбыл в эмиграцию на свою историческую родину. Но по пути его папаня сбился немного с дороги, что-то там перепутал в маршрутах, и они оказались не в пустынных отрогах Иудейских гор, а на довольно многолюдных равнинах южного Бруклина, именуемого в просторечии Брайтон-Бич.
В том кошмарном Крыжополе, где они жили до эмиграции, папа Окунев занимал ответственную должность заведующего мастерской по ремонту обуви. Поэтому он был спокоен за будущее их семьи — скоро мальчик подрастет, они вдвоем сядут в палаточку на углу Кони-Айленд авеню и будут на ходу подметки рвать и прибивать. Бизнес, конечно, не миллионный, а все равно на мацу со шпиком хватит.
Но Илюша не оправдал радужных надежд родителя. Он даже не доучился в школе. Там ведь для американских детей — здоровенных веселых ленивых придурков — двенадцатилетняя программа обучения. Наверное, чтобы не сильно напрягали мозги, не вредили самочувствию и не мешали развитию священного американского «прайвеси».
В девятом классе, непонятно каким образом, Илюша пришел в выпускной класс и написал со всеми вместе итоговую экзаменационную работу. Сто шестьдесят вопросов с оценкой по десятибалльной системе каждый.
Работу и Илюшу показывали по телевизору. По зачетным коэффициентам он получил 1600 очков. Из 1600 возможных. Такого никогда не было. Мол, это возможно только теоретически, а практически — еще никто не пробовал.
Илюшу мгновенно пригласили в Гарвардский университет. Папа Окунев мгновенно послал их подальше. Папа, нормальный местечковый поц, был человек ответственный вообще, а за судьбу сына в особенности, — он не мог легкомысленно променять гарантированный бизнес холодного сапожника на углу Кони-Айленда, прямо напротив «Дайм-банка», на довольно неопределенное и сомнительное будущее гарвардского ученого.
Илюша в этих разборках не участвовал. Примостив удобнее больную ногу, он думал. О цифрах и уравнениях второго порядка.
Доброхоты-знакомые совестили отца и объясняли, что обучение в Гарварде, куда Илюшу пригласили забесплатно, обходится нормальным родителям в сто двадцать тысяч долларов. Папаня усмехался, гордый своей вековой местечковой мудростью:
— Кто их видел, эти тысячи? Пусть они мне дадут хотя бы половину сюда, на кешеню! — и хлопал себя по обвислым карманам на тощих ляжках.
Потом Илюша сел на метро и поехал в Манхэттен, а вечером позвонил отцу по телефону и сказал, что остается жить в кампусе Купер-Юнион, в котором он завтра начинает учиться.
Отец запузырился, заорал, забился, а Илюша кротко сказал:
— Они мне дали деньги. Как ты просил. Но в рассрочку…
Купер-Юнион — единственный университет в Америке, где студентам платят стипендию. И весьма большую. Но берут в этот университет лишь молодых людей с очевидными приметами гениев.
Через пару лет студент Илюша опубликовал в журнале «Мани лайн» работу, которая потом во всем мире стала известна как «Общая теория развития денежных рынков в странах третьего мира».
Он пользовался авторитетом как теоретик и консультант. Зарабатывал неплохие деньжата. Я один знал, как превратить его скучные теории об узких финансовых рынках в увлекательную волшебную практику. Я дал ему зарплату в миллион долларов и толстый акционерный пакет.
И американец mister Ilya Okooneff вернулся в родные российские палестины за недополученной отцом контрибуцией.
Посмотрев его паспорт, Сафонов удивленно сказал:
— И что у нас будет делать этот Оконефэфэ?
У нас Оконефэфэ реализовал с блеском мою вечную идею о самом выгодном бизнесе в мире — торговле деньгами. Ибо не существует на рынке более желанного, ликвидного и прибыльного товара.
Оконефэфэ манипулировал деньгами. Как алхимик он выпаривал водянистые тугрики, возгонял тощие форинты, сплавлял донги с юанями, разогревал вялые злоты и растирал динары. Из индийских долгов Оконефэфэ замазывал наши дыры рупиями, впаривая их за бирманские кьяты, вексельные пакеты афгани менял на реалы, левы на драхмы, финские марки на израильские шекели. Азиатское мыло на латинское шило!
Он гнал по длинной цепи эти мусорные деньжата, вытравляя на каждом этапе шлак и лигатуру, превращая их постепенно в настоящие деньги, пока в самом конце не начинало сверкать золото. Россыпи, копи царя Соломона Давыдыча!
Оконефэфэ знал всемирный лабиринт денег, как старый экскурсовод любимую экспозицию. Настоящий, вдохновенный художник, творец и пониматель денег…
И сейчас он мне был нужен, как никогда.
Я уселся в кресло напротив него и спросил душевно:
— Скажи мне, хитроумный друг мой Оконефэфэ, что надо сделать, чтобы у тебя были большие деньги?
Он пожал плечами:
— Считается, что для этого нужны какие-то особые личностные свойства…
— А ты так не думаешь?
— Я думаю, что нужно не наличие, а скорее отсутствие определенных свойств.
— Например?
— Ну, например, важно отсутствие сентиментальности. Ностальгичности. Влюбчивости. Лишних, тормозящих реакции знаний. Эмоциональная туповатость должна быть — в форме отсутствия сомнений. Нет места жалости. Естественно, недопустимы расхожие представления о совести. Вообще должен вам заметить, босс, что все десять заповедей сильно отвлекают от работы…
