августа — Женя заехал ко мне домой поздно вечером (у меня нет телефона) и сказал, что уезжает с Отари на несколько дней в Грузию, чтобы обкатать машину. Я с ним поехать не могла, потому что у меня начинались занятия в университете. Больше я его не видела…
Лист дела 37
Тамара вернулась в половине десятого.
— Постарайтесь, — взмолился я. — Напрягите память, это очень важно. Вспомните все, абсолютно все, что касается Отари.
Тамара доверчиво посмотрела на меня:
— Я — мне трудно… Понимаете, он мне сразу не понравился, честно… Легкомысленный какой-то. И потом… Женя-то всего на несколько дней вырвался… Мы столько не виделись! И вдруг — этот Отари…
Она опустила голову и надолго задумалась. Потом вдруг зло, с неожиданной ненавистью сказала:
— Деньгами, как миллионер, швырялся. И каждый раз на меня оглядывался: вот, мол, я каков! А потом заманил Женю и… и все… — Тамара закусила губу, устремив сквозь меня невидящий взгляд.
Я неуклюже положил руку на ее ладонь:
— Тамара, я понимаю, что вам сейчас очень тяжело. Но вы должны мне помочь.
Она посмотрела на меня.
— Мне надо поехать с вами в ресторан «Астория» — может быть, вы вспомните официантку, которая вас обслуживала.
— Нас обслуживал официант — молодой парень.
— Вы сможете его вспомнить? — Тамара подумала, потом кивнула: — Наверное, смогу…
…Ресторанный зал был переполнен. Оглушительно гремел джаз. Крохотный трубач так надувал щеки, что я боялся, как бы он не лопнул, упав на пол комочком посиневшей кожи. Мы стояли у дверей, и Тамара сказала безжизненным голосом:
— Мы сидели вон в том углу…
Сейчас там шумно и весело гуляла большая компания. Я некстати подумал: «Где стол был яств…» И почему-то меня охватило злое, несправедливое и от этого еще более острое чувство по отношению к этим веселым, подвыпившим, ни в чем не повинным людям. Развевая фалды смокинга, иноходью бежал метрдотель.
— Одну минуточку… — остановил я его.
Он мгновенно выдал мне порцию казенной любезности:
— Дорогой мой, ничем не могу быть полезен — сегодня много гостей…
— Это я решу сам, можете ли вы быть мне полезным, — грубо сказал я. — У вас есть официант — маленького роста, блондинчик? Молодой?
— Как же! Поленин Валерий. А что случилось?
— Ничего. Посадите нас к нему за отдельный стол.
Он посмотрел на меня внимательно, и лицо его озарилось догадкой.
— Ах, вы — оттуда? — он махнул большим пальцем куда-то себе за плечо.
— Нет, отсюда, — и я показал пальцем за свое плечо.
— Сейчас, сейчас накроем!
Поленин принес графинчик вина и кофе почти мгновенно. Когда он отошел, я спросил Тамару:
— Вы уверены, что это тот?
— Да.
Через некоторое время Поленин подошел к нашему столу снова:
— Что-нибудь желаете еще?
— Да. Присядьте.
— Простите, по служебной инструкции не полагается.
— Инструкции создают для того, чтобы их нарушали. Садитесь, мне надо поговорить с вами.
Он присел, лицо его выражало крайнее удивление. Спиной он загораживал от меня зал. Я протянул ему мое удостоверение.
— Понятно, — кивнул Поленин.
— Вы не помните эту девушку? — показал я глазами на Тамару.
— Да, помню, конечно. Я просто не подал виду, потому что у нас своя этика.
— Вы помните ее спутников?
— Да, естественно.
— Почему естественно?
— Ну, во-первых, они были в ресторане всего недели две назад, а во-вторых, у меня профессиональная память на лица.
Снова о профессиональном! Видно, никуда мне не уйти сегодня от этого. Я повернулся к Тамаре боком так, чтобы она не видела, — и показал официанту фотографию убитого Корецкого. Он сильно побледнел и механически кивнул.
— Опишите внешность второго мужчины.
— Высокий, такого же роста, какой, — Поленин указал на фотографию, — и как тот, что был во второй раз, по выговору кавказец, хотя сам светлый…
Я насторожился:
— В какой второй раз?
— Ну, через день-два после того, как они были этой девушкой.
— Так, так…
— Они были втроем. Третий парень, такой же высокий, как они, только, видать, гораздо здоровее.
— Постарайтесь припомнить что-нибудь приметное его внешности.
— Приметное? — задумался официант. — Черт его знает! Обычный человек вроде бы, только здоровенный больно. Да, вот глаза у него интересные — сам он черный, а глаза очень голубые, думаю, что днем у него зрачки совсем бесцветные. И черные точки посредине.
— Вы это хорошо помните?
— Да, конечно. Он расплачивался со мной еще того, как они собрались уходить. Когда я ушел за кофе, он догнал меня в буфете и попросил дать счет. Я быстр посчитал, и тут он вдруг взял меня очень сильно за руку повыше локтя и сказал, не то шутя, не то всерьез: «Ну, математик, намного обжал?» При этом он смотрел на меня в упор, и я запомнил его глаза. Я хотел обидеться и ответить ему как следует, но он вдруг засмеялся и сказал: «Живи, нам такие люди тоже нужны», протянул мне полсотни и вернулся за стол.
— А какой был счет?
— На 43 рубля 60 копеек. Если нужно, я могу вам показать копию. — Поленин вынул из кармана толстый блокнот, быстро перелистал и протянул его мне. Да, счет был именно на сорок три шестьдесят, и наверху стояла дата — тридцатое августа.
Я взял у Поленика счет и спросил:
— Вы не слышали, случайно, что-нибудь из их разговора?
Поленин развел руками:
— Да нет, мне как-то ни к чему было. Вот только в самом конце они заказали шампанское, и я открывал бутылку возле стола. Разлил по фужерам, и этот — третий — поднял тост: «За счастливое плавание!..»
