раз и только из любопытства. И каждый раз было очень скучно. Они пили, хвастались и играли в вист с разными так называемыми коллегами, а я сидела в уголке и зевала. Насколько я понимала, Олафсон вынужден был приезжать туда, потому что Мальм проигрывался в пух и прах и у него не было денег, чтобы добраться до Стокгольма. А меня он тащил с собой только для того, чтобы похвастать мной перед своими дружками. А вы что думали…
Снова пауза. Монссон зевнул и сменил зубочистку.
— О Боже, да просто для того, чтобы продемонстрировать, что у него есть подруга! Видите ли, Бертил не относился к… тем мужчинам, которым нужны подруги. Я имею в виду, как женщины. Мальм был вторым партнером из так называемого стокгольмского филиала. Третьего я никогда не видела. Его звали Сигге. По-моему, он снабжал их поддельными документами.
Сигге. Эрнст Сигурд Карлсон, подумал Мартин Бек.
Короткая пауза, на этот раз не вызванная неисправностью. Похоже, женщина размышляла над тем, что сказать дальше, а Монссон молчал, как на магнитофонной ленте, так и живьем.
— Надеюсь, вы понимаете, что я сама до всего этого додумалась. Хотя уверена, что так оно все и было. Бертил не умел держать рот на замке, а из разговоров между ним и Мальмом можно было понять многое. Ну, а начиная с прошлого лета, при каждой нашей встрече он становился все озабоченнее и озабоченнее. Он начал что-то говорить о какой-то главной конторе, которая получает гигантские доходы. Каждый раз, приезжая сюда, он возобновлял разговор на эту тему. Жаловался, что стокгольмский филиал и лично он с риском для себя делают всю работу, а главная контора забирает себе бoльшую часть доходов. Однако он даже не знал, где находится та самая главная контора, о которой так много говорил. Утверждал, что если бы он и два его партнера занялись бизнесом в их стокгольмском филиале самостоятельно, то они смогли бы заработать кучу денег. Думаю, он крепко вбил себе это в голову. А в декабре он совершил невероятную глупость…
— Что она сказала? — изумленно спросил Гюнвальд Ларссон, словно семилетний ребенок на детском утреннем сеансе.
— …проследил за человеком, который привозил ему деньги. По-моему, он летал за ним в Париж или Рим. Думаю, он уже выяснил, куда обычно улетает курьер, и сразу после их встречи вылетел туда первым же рейсом. Там он подождал курьера и проследил за ним. Вернулся он сюда пятого января этого года совершенно разъяренный, сказал, что все выяснил и что был во Франции. Я точно помню, он сказал: во Франции, но, возможно, он лгал. Лгать он тоже умел. В общем, он сказал, что ему пришлось съездить на Континент и теперь он во всем разобрался. Он также сказал, что теперь он, Мальм и третий партнер станут диктовать свои условия и по меньшей мере в три раза скоро увеличат свои доходы. Думаю, он действительно туда ездил, потому что в следующий раз, когда мы с ним встретились, он был каким-то дерганым и ужасно нервничал. Сказал, что главная контора согласилась прислать посредника для переговоров. Он всегда употребил такие термины, словно речь шла о рядовом бизнесе. Как ни странно, но со мной он тоже так разговаривал, хотя знал, что я прекрасно понимаю, о чем идет речь. Он приехал сюда шестого февраля. В тот день Бертил по меньшей мере десять раз выходил из дому и звонил в гостиницу, чтобы узнать, не приехал ли уже посредник. Вы ведь видите, телефона у меня нет. Он заявил, что это будет решающая встреча и что Мальм ждет результатов в Мальмё. Это было во вторник, а в среду, около трех часов он в третий раз за тот день вышел из дому. И больше не вернулся. Точка. Конец.
— Хм. Мне бы хотелось, чтобы вы уточнили характер ваших отношений.
Женщина ответила без малейших колебаний.
— Мы заключили соглашение. Я иногда покуриваю гашиш и во время работы регулярно принимаю испанские таблетки фенедрина. Симпатии и центрамин. Они великолепно действуют и абсолютно безвредны. Сейчас из-за этой дурацкой шумихи вокруг наркотиков таблетки трудно достать, к тому же они стали дороже в пять или даже десять раз. А я без них не могу обходиться. Когда я случайно встретилась с Олафсоном в Ньюхавне, я поинтересовалась, не может ли он продать мне таблетки; практически каждому встречному я задавала такой вопрос. Оказалось, что он имеет доступ к тому, что мне нужно, а у меня есть нечто такое, что требуется ему: квартира, где он может остановиться на две ночи в месяц и о которой никто не знает. Я колебалась, потому что он мне не особенно нравился. Однако оказалось, что женщины его совершенно не интересуют. Это и решило дело. Мы заключили соглашение. Каждый месяц он останавливался в моей квартире на один день, иногда жил чуть дольше. И каждый раз он привозил мне месячный запас таблеток. С тех пор, как он исчез, я не принимала таблеток. На черном рынке они слишком дорогие, я уже это говорила, и в результате я работаю все хуже и медленнее. Поэтому мне жаль, что они убили его.
Монссон протянул вперед руку и выключил магнитофон.
— Так, — пробурчал он. — Это все.
— Черт возьми, что это все значит? — произнес Колльберг. — Похоже на радиопьесу.
— Исключительно искусный допрос, — сказал Хаммар. — Как тебе удалось так разговорить ее?
— Ну, это не составило труда, — скромно заявил Монссон.
— Я бы хотел кое о чем спросить, — сказал Меландер, указывая черенком трубки на магнитофон. — Почему эта женщина сама не обратилась в полицию?
— У нее документы не совсем в порядке, — сказал Монссон. — Ничего серьезного. Датчан это не волнует. К тому же ей действительно наплевать на Олафсона.
— Блестящий допрос, — повторил Хаммар.
— Это всего лишь резюме, — заметил Монссон.
— А этой женщине можно доверять? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Абсолютно, — ответил Монссон. — Главное…
Он замолчал и подождал, пока остальные не сделали то же самое.
— Главное, можно считать доказанным, что Олафсон вышел из квартиры Над… в Копенгагене в три часа дня, в среду, седьмого февраля. Он должен был с кем-то встретиться. И этот неизвестный переправился вместе с ним через Эресунн, вероятно, под предлогом встречи с Мальмом, убил его, засунул труп в старый автомобиль и столкнул в воду.
— Да, — сказал Мартин Бек. — В таком случае возникает вопрос, как Олафсон попал в Индустрихаммен.
— Вот именно. Теперь мы знаем, что «префект» не мог ездить самостоятельно, а мотор не заводили много лет. Кроме того, люди видели, что он стоял там несколько дней, но поскольку в порту много ржавых автомобилей, никто не обратил на него особого внимания. Этой развалине было там самое место.
— Кто же это сделал?
— Думаю, нам более или менее известно, кто это сделал, — произнес Монссон. — Труднее сказать, кто поставил туда автомобиль. Это спокойно мог сделать Мальм. Ведь он в это время был в Мальмё, и с ним вполне могли связаться по телефону.
— Ну, ладно, а как Олафсон попал в порт? — с озабоченным видом поинтересовался Хаммар.
— На автомобиле, — словно разговаривая сам с собой, ответил Мартин Бек.
— Вот именно, — сказал Монссон. — Если он встретился с человеком, который потом убил его, в Копенгагене, это означает, что они вместе приехали из Копенгагена в Мальмё, а пролив можно пересечь на лодке, если, конечно, вы псих, или на пароме.
— Или по воздуху, — сказал Колльберг.
— Да, но это маловероятно. Поскольку перевезти труп на пароме почти невозможно, Олафсон во время переправы, очевидно, был жив. Кроме того, они должны были переправиться на автомобильном пароме, так как в распоряжении человека, который убил Олафсона, был собственный автомобиль, и из Копенгагена этот человек выехал на нем.
— Нет, чего-то я здесь не понимаю, — сказал Гюнвальд Ларссон. — С чего ты взял, что у него был свой автомобиль?
— Подожди немножко, — ответил Монссон. — Я сейчас попытаюсь объяснить. Тут все совершенно ясно. Оба, Олафсон и человек, который его убил, выехали из Копенгагена в Мальмё вечером седьмого февраля. Сейчас я попытаюсь рассказать вам, как мне удалось это установить.
— А как тебе удалось это установить? — спросил Гюнвальд Ларссон.
