Они поздоровались. Мартин Бек снял пиджак и, опустившись в кресло, закурил свою «Флориду»; Монссон протянул ему пачку бумаг.
— Взгляни для начала на этот рапорт. Чертовщина тут начинается с первых шагов.
Бек внимательно читал рапорты, временами задавая Монссону вопросы для уточнения деталей. Монссон изложил ему и одну из слегка исправленных версий поведения Кванта и Кристианссона на Каролинском мосту. Гюнвальд Ларссон отказался от дальнейшего участия в нынешнем деле.
Мартин Бек, прочитав рапорты, отложил их в сторону и сказал:
— Прежде всего нам нужно как следует допросить свидетелей. Все это мало что дает. А что, кстати говоря, означает вот эта писанина? — Он полистал бумаги, нашел, что ему нужно, и прочитал: «Отклонения имеющихся в наличии часов в показании точного момента преступления…» Что это такое?
Монссон ножал плечами:
— Это Баклунд. Ты, наверное, имел с ним дело?
— Ах, он. Тогда понятно, — ответил Бек.
Он имел дело с Баклундом. Однажды, несколько лет назад. Этого было достаточно.
Во двор въехала машина и остановилась под окнами. Захлопали дверцы, застучали торопливые шаги, потом громко заговорили по-немецки. Монссон неторопливо поднялся и выглянул в окно.
— Как видно, сделали облаву на площади Густава Адольфа, — сказал он, — или у причалов в порту; мы усилили там охрану, но попадается большей частью молодежь с какой-то мелочью, покупает гашиш для себя. Крупные партии наркотиков и серьезную контрабанду редко удается найти.
— У нас такая же картина.
Монссон закрыл окно и уселся.
— Ну, а как тут Скакке? — спросил Мартин Бек.
— Ничего, — ответил Монссон. — Честолюбивый парень. По вечерам сидит дома и зубрит. И работает хорошо. Очень исполнительный, точный, сгоряча ничего не делает. Видно, тот случай был ему хорошей наукой. Впрочем, он боялся, что сюда приедет Колльберг, а не ты.
Около года назад Бенни Скакке и Колльберг брали на аэродроме Арланда преступника, и тот нанес Колльбергу тяжелое ножевое ранение; отчасти виноват был Скакке.
— Да и для футбольной команды хорошее пополнение, как я слышал, — улыбнулся Монссон.
— Вот как, — безразлично сказал Мартин Бек. — А чем он сейчас занимается?
— Пытается найти человека, который сидел через несколько столиков от компании Пальмгрена. Его зовут Эдвардссон, он работает корректором в газете «Арбетет». Во вторник он был слишком пьян, и допрос не имел смысла, а вчера мы не могли его найти. Лежал, наверное, дома с похмелья и не хотел открывать дверь.
— Если уж он был пьян, когда стреляли в Пальмгрена, то от него мало толку как от свидетеля. А когда будем допрашивать жену Пальмгрена?
Монссон отхлебнул из стакана и вытер рот тыльной стороной ладони.
— Надеюсь, сегодня. Или завтра. Ты хочешь этим заняться?
— Пожалуй, лучше поговорить с ней тебе самому. Ты, наверное, знаешь о Пальмгрене больше, чем я.
— Не думаю, — вздохнул Монссон. — Ну ладно, ведь решаешь здесь ты. Можешь поговорить с Эдвардссоном, если только Скакке его разыщет. У меня такое чувство, что пока он у нас самый важный свидетель, несмотря ни на что. Кстати, хочешь пива? Правда, оно совсем теплое.
Мартин Бек отрицательно покачал головой. Пить хотелось ужасно, но теплое пиво его не привлекало.
— Давай лучше поднимемся в буфет и выпьем минеральной воды, — сказал он.
Они выпили бутылку воды у стойки, не садясь, и вернулись в кабинет Монссона. На стуле для посетителей сидел Бенни Скакке и листал свою записную книжку. Он быстро встал, когда они вошли, и Мартин Бек пожал ему руку.
— Ну как? Поймал Эдвардссона? — спросил он.
— Да, сейчас он в газете, но часа в три будет дома, — ответил Скакке. Заглянув в свои записи, он добавил: — Камрергатан, два.
— Позвони и скажи, что я буду у него в три часа, — сказал Бек.
Дом на Камрергатан был, очевидно, заселен первым из строившихся здесь домов. На другой стороне улицы горбатились приземистые старые здания, которым скоро предстояло пасть жертвой зубастых экскаваторов и освободить место для новых больших доходных домов.
Эдвардссон жил на самом верхнем этаже и сразу же после звонка Мартина Бека отворил дверь. Это был человек лет пятидесяти, с умным лицом, украшенным крупным носом. По обеим сторонам рта залегли глубокие морщины. Прищурившись, он посмотрел на Мартина Бека:
— Комиссар Бек? Входите.
Он прошел в комнату, очень скромно обставленную. Вдоль стен тянулись книжные полки, на письменном столе у окна стояла пишущая машинка с заправленным в нее и наполовину уже заполненным листом бумаги.
Эдвардссон снял кипу газет с единственного в комнате кресла.
— Садитесь, я принесу что-нибудь выпить. У меня в холодильнике есть пиво.
— Пусть будет пиво, — сказал Мартин Бек.
Эдвардссон сходил на кухню и вернулся с двумя бутылками пива и стаканами.
— «Бекс Бир». Пиво Бека, — сказал он. — Нам в самый раз.
Разлив пиво по стаканам, он уселся на диван, закинув руку на спинку.
Мартин Бек сделал большой глоток. Пиво было холодное, в жару такое только и пить. Потом сказал:
— Ну, вы ведь знаете, по какому делу я пришел?
Эдвардссон кивнул, закуривая сигарету.
— Да, Пальмгрен. Не могу сказать, что я горько оплакиваю эту потерю.
— Вы его знали?
— Лично? Вовсе нет. Но так или иначе мне все время приходилось наталкиваться на это имя. На меня Пальмгрен производил очень тяжелое, неприятное впечатление. Впрочем, я никогда не терпел людей его толка.
— Что значит — «его толка»?
— Людей, для которых деньги — все, и которые не брезгуют никакими средствами, чтобы их добыть.
— Я с удовольствием выслушаю ваше мнение о Пальмгрене потом, если вы захотите, конечно, но пока меня интересует другое. Вы видели человека, который в него стрелял?
Эдвардссон провел рукой по волосам, в которых уже пробивалась проседь.
— Боюсь, что тут я вам помочь не сумею. Я сидел, читал и, собственно, среагировал на все это только тогда, когда тот человек уже вылезал из окна. Меня интересовал в первую очередь Пальмгрен, а стрелявшего я видел лишь мельком. Он очень быстро исчез, и, когда я опомнился и подбежал к окну, его уже не было видно.
Мартин Бек достал из кармана мятую пачку «Флориды» и закурил.
— Вы совсем не помните, как он выглядел?
— Вспоминаю, что одежда была темной, костюм или пиджак и брюки, и что он не молод. Но это только мимолетное впечатление, ему может быть лет тридцать, сорок, ну пятьдесят, но никак не больше и не меньше этих пределов.
— А эта пальмгреновская компания уже сидела за столом, когда вы пришли?
— Нет, — сказал Эдвардссон. — Как раз наоборот. Когда они явились, я уже поел и выпил виски. Я ведь без семьи и иногда люблю пойти в какой-нибудь кабак и спокойно посидеть там за книгой. Бывает, что я засиживаюсь довольно долго. — Он помолчал и добавил: — Хотя это и чертовски дорого, конечно.
— Узнали ли вы кого-нибудь, кроме Пальмгрена, в этой компании?
— Его жену и того молодого человека, который считается… то есть считался его правой рукой. Остальных не знаю, но мне показалось, что они все служащие концерна. Двое из них говорили по-
