они смотрели на него сверху. Вода и аллея деревьев по обоим берегам выглядели живописно и мягко искривлялись в объективе. По левой стороне тянулась тропинка и подходила группа людей, а в левом верхнем углу кадра за живой изгородью паслось несколько лошадей.
Ольберг опередил окружного начальника.
— Это к западу от озера Роксен. Пароход прошел через шлюзы в Берге, кинолюбитель обогнал его и остановился на мосту в Люнге. Это последний шлюз перед озером Бурен. Сейчас около семи вечера.
Вдали появился белый нос с вымпелом Гётеборга. Люди на тропинке приближались.
— Ну, Господи, — выдохнул Ольберг.
Лишь Мартин Бек знал почему. Кинооператор мог заниматься совсем другим. Он мог пойти с экскурсоводом, который воспользовался остановкой в шлюзе, чтобы показать туристам монастырскую кирху во Врете.
Пароход уже был виден целиком, он лениво покачивался под снежно-белым облачком пара, от которого отражался быстро убывающий вечерний свет.
Но на пароход в маленьком просмотровом зале никто не обращал внимания. Растянувшаяся по тропинке группа пассажиров уже приблизилась настолько, что можно было различать детали. Мартин Бек узнал Гюнеша Фратта, двадцатидвухлетнего медика из Анкары. Он шел впереди всех, размахивал руками и что-то рассказывал человеку, шедшему рядом с ним.
Потом Мартин Бек увидел ее.
Метрах в пятнадцати позади большой группы были видны еще две фигуры. Одной из них была Розанна Макгроу, по-прежнему в светлых джинсах и черном свитере. Рядом с ней широко шагал мужчина в кепочке.
Они были еще далеко.
Лишь бы только эта съемка продолжалась, подумал Мартин Бек.
Они приближались. Камера продолжала снимать.
Можно ли уже опознать лицо?
Он видел, как высокий мужчина берет ее за руку, словно хочет помочь ей перепрыгнуть через лужу на тропинке.
Он видел, как они останавливаются и смотрят на пароход, который как раз проплывает мимо и бросает на них тень. Потом они исчезли. Однако мистер Беллами из Кламат-Фоллс был упрямее, чем кто- либо другой и продолжал съемку в том же направлении. Парохода уже не было. Розанна Макгроу снова появилась на тропинке. Она остановилась, вскинула голову и протянула левую руку тому неизвестному, которого все еще не было видно, но который вот-вот должен был появиться. Сейчас.
Смена плана привела всех в шоковое состояние. Крупно: рычаг, управляющий воротами шлюза, на заднем плане ноги зрителей. Мартину Беку показалось, что он видит светлые джинсы, босоножки и рядом пару мужских туфель.
Картинка исчезла. На экране замелькали полосы. Несколько человек в помещении облегченно вздохнули. Мартин Бек сжал платок в руке.
Однако это было еще не все. Экран заполнило слегка переэкспонированное лицо с фиолетовыми губами, в очках, покрытых жемчугом, и исчезло справа. На левой стороне палубы «А» появилась официантка в светлой блузке и ударила в гонг. Вслед за ней из столовой вышла Розанна Макгроу, она прищурилась, посмотрела на небо, засмеялась и повернулась к кому-то, кого не было видно. Мелькнул лишь рукав из толстого твида и часть плеча. Потом снова появились белые точки, после чего картинка исчезла в бездонной серой глубине.
Она смеялась. В этом он был уверен. Четвертого июля в семь часов вечера. Десять минут назад она ужина: бифштекс, молодой картофель, клубника со сливками, а в это время за столом один шведский полковник и один немецкий майор громко обменивались мнениями о Сталинградской битве.
Экран снова засветился. Еще шлюзы. Голубое небо с плывущими по нему облаками. Капитан с рукой на машинном телеграфе.
— Шёторп, — сказал Ольберг. — Полдень следующих суток. Сейчас будет озеро Венерн.
Мартин Бек помнил все. Час назад кончился дождь. Розанна Макгроу была мертва. Уже двенадцать часов ее тело лежало, погребенное в иле у буренсхультского мола, голое и истерзанное.
На палубе экскурсионного парохода люди прогуливались, сидели в шезлонгах, разговаривали, смеялись и щурились от солнышка. Морщинистая дама из высшего общества Кламат-Фоллс бросала в объектив фиолетовые улыбки.
Огромное водное зеркало. Озеро Венерн. Люди, слоняющиеся по судну. Отталкивающий юнец, знакомый по допросу в Мутале, высыпает в озеро мешок с золой и шлаком. Лицо у него черное, перемазанное, он бросает на камеру кислые взгляды.
Женщины в черном свитере, джинсах и босоножках нигде нет.
Высокого мужчины в твидовом пиджаке и кепочке тоже не видно.
Они просматривали пленку за пленкой. Венерсборг в вечернем солнце. «Диана», пришвартованная у берега. Видно, как на берег сходит матрос. Трольхеттан.
— На носу стоит мопед, — заметил Ольберг.
Пароход, причаливший в Гётеборге у набережной в ярком утреннем солнце, у кормы трехмачтовика «Викинг». Нос, люди, сходящие по трапу на берег. Мопеда на носу уже нет.
Мигание. Конец. Свет в зале.
Секунд пятнадцать было тихо, потом старший комиссар Хаммар встал и перевел взгляд с окружного начальника на советника полиции, а с советника на Ларссона.
— Так, господа, пойдем обедать. За наш счет.
Ничего не выражающим взглядом он посмотрел на остальных и сказал.
— Думаю, еще на какое-то время вы здесь останетесь:
Стенстрём тоже ушел. Он сейчас занимался каким-то другим делом.
Колльберг с любопытством посмотрел на Меландера.
— Нет, никогда его не видел.
Ольберг провел правой рукой по лицу.
— Палубный пассажир без каюты, — вздохнул он, повернулся и посмотрел на Мартина Бека.
— Помнишь того человека, который водил нас по судну в Бохусе? И ту занавеску, которую можно задернуть, если палубный пассажир без каюты хочет спать на диванчике?
Мартин Бек кивнул.
— Мопеда сначала там не было. Впервые я увидел его в шлюзе за Сёдерчёпингом, — сказал Меландер.
Он вынул трубку и щелкнул по ней пальцем.
— Тот, в кепочке, там уже появился, — добавил он. — На одном из кадров, на заднем плане.
Просмотрев пленку еще раз, они убедились, что он был прав.
XX
На дворе падал первый зимний снег. За окном кружились гигантские влажные снежинки, они падали на стекло, мгновенно таяли и стекали вниз. В желобах шумела вода, по карнизу стучали тяжелые капли.
Несмотря на дневное время, в кабинете было так темно, что Мартину Беку пришлось включить настольную лампу. Она бросала приятный, мягкий свет на письменный стол и открытую папку, лежащую на столешнице.
Мартин Бек смял последнюю сигарету, поднял пепельницу и сдул со стола пепел.
Он проголодался и жалел, что не пошел в столовую вместе с Колльбергом и Меландером.
С тех пор, как они смотрели пленки Кафки, прошло десять дней, но они по-прежнему чего-то ждали. Как уже было раньше при расследования этого дела, самый свежий след затерялся в джунглях вопросов, сомнений и неуверенности. Допросами теперь занимался исключительно Ольберг, а его коллеги энергично
