на Флеминггатан, повернул на Кунгсхольмсгатан и там вошел в один дом. Колльберг остановился перед входом, над которым большими красными буквами было написано «КЕГЕЛЬБАН». Он открыл дверь и тоже вошел.
В кегельбане было семь дорожек, а сбоку, за декоративной решеткой, находился бар с маленькими круглыми столиками и табуретками, обтянутыми кожей. Здесь было шумно и весело, время от времени раздавался гул катящихся шаров и стук падающих кеглей.
Колльберг сразу не увидел Бенгтссона. Зато мгновенно обнаружил двух из трех мужчин, которые накануне были в ресторане. Они сидели за столиком в баре, и Колльберг тут же отпрянул к двери, чтобы его случайно не узнали. Через минуту к столу подошел третий с Бенгтссоном. Когда они начали играть, Колльберг вышел наружу.
Через два часа игроки в кегли расстались на остановке трамвая на Санкт-Эриксгатан, а Бенгтссон вернулся домой пешком тем же путем, что и пришел.
В одиннадцать часов в квартире Бенгтссона погас свет, но в это время Колльберг уже лежал дома в постели, а его коллега, предусмотрительно надев толстую дубленку, прогуливался взад-вперед по Беркгатан. Стенстрёма мучила простуда.
На следующий день была среда, она прошла в принципе так же, как и вторник. Стенстрём не поддался простуде и провел бoльшую часть дня в ресторане на Смогландсгатан.
Вечером Бенгтссон отправился в кино. На пять рядов позади него тихо страдал Колльберг, а в это время на экране светловолосый полуобнаженный Мистер Америка голыми руками расправлялся с допотопными чудищами кинематографических размеров.
Следующие два дня прошли как близнецы. Стенстрём и Колльберг поочередно сменяли друг друга и изучали скучную и тщательно организованную жизнь этого человека. Колльберг еще раз посетил кегельбан и убедился в том, что Бенгтссон хорошо играет, а также узнал, что ходит он туда с незапамятных времен каждый вторник со своими коллегами.
На седьмой день было воскресенье, и, по мнению Стенстрёма, за все это время произошло лишь одно достойное внимания событие: состоялся хоккейный матч Швеция-Чехословакия, на котором присутствовали он, Бенгтссон и еще десять тысяч зрителей. В ночь с воскресенья на понедельник Колльберг нашел на Беркгатан другой дом, в парадном которого ему удалось спрятаться.
Когда в следующую субботу он увидел, как Бенгтссон входит и закрывает дверь в две минуты первого и идет в направлении Регерингсгатан, то подумал: «Ага, значит, мы идем выпить пивка». Когда же Бенгтссон открывал дверь немецкой пивной «Левёнброй», Колльберг стоял на углу Дроттнинггатан и тихо ненавидел его.
Вечером он сидел в своем кабинете в Кристинеберге и разглядывал фотографии, отпечатанные с кинопленки. Он уже сбился со счета, сколько раз это делал.
Каждую фотографию он изучал долго и тщательно, и хотя ему не хотелось в это поверить, видел перед собой все время одного и того же человека, за чьей размеренной жизнью следил вот уже четырнадцать дней.
XXIII
— Конечно, мы на ложном пути. Это не он, — сказал Колльберг.
— Тебя это начинает утомлять?
— Ты неправильно меня понял. Я ничего не имею против того, чтобы дежурить по ночам на Беркгатан, но…
— Но..?
Десять дней из четырнадцати это выглядело следующим образом: в семь часов он поднимает штору. В одну минуту восьмого открывает окно. Без двадцати пяти восемь прикрывает окно на крючок, чтобы оно оставалось полуоткрытым. Без двадцати восемь выходит из дома, отправляется на Санкт- Эриксплан и автобусом номер пятьдесят шесть едет до перекрестка Регерингсгатан и Рёрстрандгатан, там сходит и идет в контору; дверь открывает за тридцать секунд до восьми. В десять часов идет в кондитерскую-автомат «Сити», где пьет кофе и завтракает бутербродом с сыром. В одну минуту первого отправляется в один из двух ресторанов самообслуживания, находящихся неподалеку. Ест он…
— Вот-вот, что, собственно, он ест? — спросил Мартин Бек.
— Рыбу или жареное мясо. В двадцать минут первого заканчивает обед и совершает короткую быструю прогулку до Королевского сада или до Нормальмсторг, после чего возвращается на работу. В пять минут шестого закрывает контору и идет домой. Если погода плохая, едет на пятьдесят шестом. В противном случае идет домой пешком по Регерингсгатан, Кунгсгатан, Дроттнинггатан, Уппландгатан, проходит через Ваза-парк, пересекает Санкт-Эриксплан и выходит на Беркгатан. По пути делает покупки в каком-нибудь универсаме, где меньше народа. Ежедневно покупает молоко и бисквиты, хлеб покупает регулярно, масло, сыр и консервы тоже.
Восемь вечеров из четырнадцати торчал дома и смотрел телевизор. В первую и вторую среду ходил вечером в кинотеатр «Лорри». Один фильм был хуже другого, и мне, естественно, пришлось их смотреть. По дороге домой покупает в киоске и съедает сосиску с горчицей. В первое и второе воскресенье ездил трамваем на зимний стадион и смотрел хоккей. Эти матчи, естественно, видел Стенстрём. В первый и второй вторник ходил в кегельбан на Кунгсхольмсгатан и два часа играл в кегли с тремя коллегами. В субботу работает до двенадцати. Потом идет в пивную «Левёнброй», где выпивает один бокал пива и съедает порцию рыбного салата. Потом бредет домой. На улице на девушек не обращает внимания, но иногда рассматривает киноафиши и витрины, главным образом, скобяных товаров и спортивных принадлежностей.
Газет не покупает и не выписывает. Впрочем, покупает два еженедельника — «Рекорд» и какой-то журнал для рыболовов, забыл его название. С моей стороны преступная небрежность. В подвале дома, где он живет, нет синего мопеда марки «Монарк», зато есть красный мопед марки «Свален». Принадлежит ему. Почту получает редко. С соседями отношений не поддерживает, но вежливо здоровается при встрече.
— Какой он?
— Откуда, черт возьми, мне это знать? Стенстрём утверждает, что он болеет за «Юргорден».
— Нет, я серьезно.
— Производит впечатление здорового, энергичного, спокойного, сильного и скучного человека. Спит с открытым окном. Ходит легко, одевается нормально, не нервничает. Никогда не спешит, но и не лодырничает. Ему бы следовало курить трубку, но он не курит.
— Он знает о вас?
— Думаю, нет. По крайней мере, обо мне нет.
Они несколько секунд сидели и молча наблюдали, как кружатся большие влажные снежинки.
— Понимаешь, — снова начал Колльберг, — у меня такое предчувствие, что в подобном духе мы будем продолжать до лета, когда он пойдет в отпуск. Это весьма занимательный театр, но его жертвой могут стать две работоспособных единицы… — Он замолчал. — Да, между прочим, работоспособных, а сегодня ночью на меня разорался какой-то пьяница, когда я там спал стоя. Со мной чуть инфаркт не случился.
— Так это он?
— На того, из кинофильма, он похож как две капли воды.
Мартин Бек покачался на стуле.
— Ладно, доставим его сюда.
— Сейчас?
— Да.
— Кто?
— Ты. Когда он закончит работу. Чтобы у него не получился прогул. Возьми его к себе наверх и запиши личные данные. Когда закончишь, позови меня.
— Так, чтобы его не спугнуть?
