нотка укоризны. Начальник ЦПУ явно считал, что его недостаточно полно информируют.
Более конкретные замечания предоставлялось делать Стигу Мальму. Усталый и раздраженный, он, надо думать, страдал от двойной роли: на работе — цепная собака, дома — раб жены.
— Бек?
— Да.
— Шеф хочет знать, почему в воздухе будет только два вертолета, когда у нас их двенадцать штук, да мы еще можем призанять у военных моряков.
— Мы считаем, что двух достаточно.
— Шеф этого не считает. Он просит тебя пересмотреть вопрос о вертолетах и посоветоваться с военно-морским штабом.
— Поначалу мы вообще не собирались использовать вертолеты.
— Это безумие. С нашими вертолетами плюс вертолеты моряков мы сможем полностью контролировать воздушное пространство.
— А зачем нам контролировать воздушное пространство?
— Если бы ты принял предложение военных летчиков, мы могли бы держать над районом событий эскадрилью истребителей и столько же штурмовиков.
— Я сказал летчикам, что мы не можем помешать им летать.
— Разумеется, не можем. Но вместо того, чтобы наладить отношения с военными, ты оскорбил один из родов оружия. Так как, пересмотришь вопрос о вертолетах?
— Мы вполне достаточно занимались этим вопросом.
— Твой ответ не обрадует шефа.
— Моя задача заключается не в том, чтобы радовать его. Во всяком случае, я вижу ее в другом.
Мальм тяжело вздохнул.
— Честное слово, нелегко тут осуществлять связь.
— А ты возьми, да тоже уезжай в свое поместье и поразмысли, что к чему.
— Ты… ты жуткий нахал. Кстати, у меня нет поместья.
— Зато есть у твоей жены, если не ошибаюсь?
Мальм женился на довольно приличных деньгах, но люди, видевшие его супругу, утверждали, что она всегда кислая и злая, да к тому же некрасивая. О красоте можно судить по-разному, но кислоты и злости Мартин Бек за восемнадцать лет супружеской жизни нахлебался вдосталь. И ему было почти жаль Мальма.
Однажды ему пришлось позвонить Мальму домой, и он обменялся несколькими словами с его благоверной. После чего пришел к выводу, что супруга члена коллегии ко всему еще и весьма спесива. Вот как протекал этот разговор:
— Добрый день, это комиссар Бек. Могу я поговорить с членом коллегии?
— Вы один из его подчиненных?
— Да, в известном смысле.
— Мне приходилось слышать о вас, полицейский Бек. Но вы попали как раз в такой момент, когда господин член коллегии занят моционом. Так что сейчас с ним никак нельзя говорить.
— Что ж, тогда извините.
— Постойте, полицейский Бек. Вот господин член коллегии появился на аллее. Он сможет подойти, как только кто-нибудь примет у него лошадь.
Этот «кто-нибудь» явно отличался расторопностью, потому что уже через минуту Мальм взял трубку. Голос его звучал тихо и покорно, совсем не так, как на службе, где Мальм обычно говорил вызывающе и заносчиво.
Пока Мартин Бек вспоминал этот случай, снова задребезжал телефон. На этот раз звонили от военных моряков. Капитан второго ранга имярек.
— Я только хотел уточнить, какие вертолеты вам нужны — большие или поменьше, типа «Алуэтт»? Или, может быть, комбинированный отряд из тех и других? У каждого типа свои преимущества.
— Нам вообще не нужны аэропланы.
— Уважаемый господин комиссар, — сухо произнес моряк, — вертолет — не аэроплан. Тогда уж, скорее, летательный аппарат.
— Благодарю за информацию. Извините, что употребил неверный термин.
— Ничего. Многие ошибаются. Значит, вам совсем не понадобятся наши вертолеты.
— Совсем.
— У меня сложилось другое впечатление из разговора с начальником цепу.
— Да, произошло небольшое недоразумение.
— Ясно. До свидания, господин комиссар.
— До свидания, господин капитан второго ранга, — вежливо ответил Мартин Бек.
И так весь день. Снова и снова через его голову принимались решения, которые приходилось отменять и дезавуировать, когда по-хорошему, а когда и на повышенных тонах.
Зато теперь были подготовлены все охранные мероприятия. Из членов группы на Кунгсхольмсгатан особенно большую работу провернул Меландер. Без громких слов. Так у него было заведено.
Да и остальные не ленились.
Так, Рённу было поручено задание, которое явно поглотило его целиком.
За день он только раз появился в штабе — красноносый, под глазами мешки. Гюнвальд Ларссон тотчас спросил:
— Как дела, Эйнар?
— А, ничего. Только времени уходит больше, чем я думал. А ведь завтра в моем распоряжении будет не так уж много минут. От силы пятнадцать.
— Скорее, двенадцать или тринадцать.
— Ой-ой.
— Ты там поосторожнее, Эйнар.
Мартин Бек проводил Рённа взглядом. Гюнвальд Ларссон и Рённ, такие разные, понимали друг друга с полуслова. Даже дружили. Сам он с великим трудом ладил с Эйнаром Рённом на работе, а уж о том, чтобы встретиться в нерабочее время или потолковать о вещах, не относящихся к службе, не могло быть и речи. Легче давалось сотрудничество с Гюнвальдом Ларссоном, несмотря на его грубые манеры и склонность к оскорбительным замечаниям. Но дружбы с ним не получилось, хотя весьма натянутые поначалу отношения с годами улучшились.
А вот Рённ и Гюнвальд Ларссон — друзья-приятели. Может быть, этих отличных сотрудников сблизило то, что они превосходно дополняют друг друга? Похоже, что и вне службы они отменно ладят. Хотя образование Рённа ограничивается средней школой в Лапландии, тогда как Гюнвальд Ларссон учился в самых лучших и дорогих частных заведениях.
Лишь однажды Мартин Бек видел Рённа злым: когда Колльберг — по правде говоря, несправедливо — прошелся по адресу Гюнвальда Ларссона. Это было давно, весной шестьдесят восьмого года.
Хотя Рённ поселился в Стокгольме двадцать шесть лет назад, он так и не свыкся до конца с жизнью большого города. Стажировку он проходил в Сконе, где еще острее воспринимал свое отчуждение.
Сам-то он выражался проще. Скажем, так: «Ну и местечко, ой-ой!»
В некоторых вопросах он проявлял поразительную последовательность. Так, он твердо знал, какую искать себе подругу жизни, и женился, как уже говорилось, на саамке. Когда умер его отец, Рённ поселил мать в Стокгольме, чтобы по доброму старому деревенскому обычаю заботиться о ней. Такие прочные семейные связи с годами стали весьма необычными в Швеции. Рённ редко говорил что-нибудь о жене, еще реже о матери, но, насколько знал Мартин Бек, старушка по-прежнему благополучно здравствовала в своей однокомнатной городской квартире.
Мать Мартина Бека умерла в доме для престарелых осенью семьдесят второго года, и он не переставал упрекать себя в том, что плохо о ней заботился.
Начальник охраны порядка в этот день тоже был буквально прикован к телефонам. Непримиримая позиция Мёллера в вопросе о демонстрантах вынудила его в последнюю минуту привлечь дополнительное число полицейских из провинции, невзирая на громкие сетования одних полицеймейстеров и (таких было
