Делать нечего - стал я вспоминать. День Мелампода Целителя не подходит, весной он, Аполлона Волчьего тем паче… А Сфенел все торопит, все носом-репкой подергивает. Недоволен богоравный, что никак праздник подходящий не находится.
Вспоминаю - и дурею потихоньку. Ничего себе занятие после боя! Или бедняга Капанид сам мух в голове развел? …Да и глупость это, ежели подумать. Хоть и тает Кро-нов Котел, хоть и открываются из него стежки-дорожки, но мы еще внутри, и наш день - совсем не тот, что снаружи, да и не день он вовсе…
И все-таки вспомнил! Упарился, одурел до звона в ушах - но вспомнил.
Ох и обрадовался же Капанид-басилей! По плечу меня лапищей хлопнул (ой!), унесся куда-то южным зефиром. А вечером…
– Слушайте, слушайте! Слушайте - и не говорите, что не слышали! Богоравный Сфенел, сын Капанея Исполина, басилей Аргоса, зовет всех на пир в честь славного Дня Миртовой Ветви, что вручил в давние годы владыке Бианту Амифаониду сам Зевс Трехглазый! Слушайте, слушайте!..
– Тидид! А кто такой этот Биант?
– Какая разница, Одиссей? Ты посмотри-ка!.. И действительно - есть на что. Золотом-серебром горит лагерная площадь, горит, пылает. Алые фаросы, шитые жемчугом кипрские плащи, старинные критские накидки. И венцы, венцы, венцы!
Приоделись мужи ахейские, перья встопорщили. Пир на весь мир задает богоравный басилей Аргоса! Все пришли, все поспешили - людей посмотреть, себя показать… …И у каждого в глазах мысль мышью пойманной бьется: не в последний ли раз пируем? Так хоть погуляем на посошок, потешим душеньку, покричим-поорем, чтобы не в Трое - на Олимпе услыхали! Мы еще живы! Мы еще живы!! Мы еще живы!!!
МЫ ЖИВЫ!!!
– Гляди-ка, Аякс!..
– Ого!
И в самом деле - 'ого!' Напялил бычок-Теламонид не венец - митру золотую, каменьями усаженную. Вознес нос до небес - зрите, человеки, зрите, мужи ахейские, нет такой у вас, а у меня - есть!
С кого только снял, интересно?
Но и остальные не хуже. Кому гривна золотая шею тянет, кто серьги бесценные нацепил (до пояса серьги!), кто прямо в панцире, жаром горящем, пришел, кто…
А Зевс-Агамемнон где? Где вождь наш верховнопья-ный? Все там же, видать, с амфорой самосского в обним - ку. Он даже амазонок проспал. Зато все остальные здесь. Павлинами вышагивают, павлинами красуются.
Зрите! Зрите! Пируют богоравные!
– А молодец Сфенел, правда, Тидид? Самое время встряхнуться, а то такие поганые дни были…
– Не то слово!
Капанид, конечно, молодец, да только не для поднятия духа он все это затеял. Чую, ох, чую: иное у репконосого на душе…
А рабы проворные уже в чаши вино разливают - тяжелое, красное, от крови не отличить. Снимают с вертелов туши бараньи, заливают шипящим жиром ковры драгоценные, прямо на землю брошенные… Видишь, Танат, видишь, Жестокосердный? Мы здесь пьем-едим, пленниц обнимаем-тискаем - назло ТЕБЕ, проклятый!
– Жалко…
– Что жалко? Что перепьемся?
Не ответил Одиссей Лаэртид, отвернулся. Наконец дрогнули широкие плечи.
– Их жалко. Нас… Мы не вернемся, Тидид!
Холод Тартара был в его голосе.
– Мы или погибнем, как люди, или станем нелюдями.
Станем - и тоже погибнем, Диомед! Мы даже не на шаг, даже не на волос - ближе…
Померкло золото венцов, подернулись серым туманом бесценные наряды. Пируют тени в Аиде…
– Ты видел, как сражается Лигерон? Люди так НЕ МОГУТ! Он убивает всех, кто рядом, - своих, чужих, а мы даже не удивляемся! Мы привыкли! А завтра он вознесется по воздуху на троянскую стену… Ты знаешь, что будет, когда бог-безумец Лигерон войдет в наш Номос?
– Брось!..
Я заставил себя не слушать, забыть. Лучше просто хлебнуть из чаши неразбавленного, вгрызться зубами в хрустящую мясную корочку.
Да, а где же богоравный Сфенел? Запаздывает что-то!
– Не брошу, Диомед! - Тяжелый шепот настигал, давил, лишал силы. - Не брошу! Ты не видишь себя со стороны, никто себя не видит, даже я. Хочешь, я подойду к Скейским воротам и прикажу им открыться? Знаешь, что будет?
– Не хочу знать, Лаэртид…
Не хочу - но знаю. Уже знаю. Бог Одиссей возьмет Трою - КАК БОГ. Наступит пятой, обернется, весело тряхнет золотом кудрей, протянет руку к Олимпу… Гекатомба кончится. Начнется Титаномахия.
Армагеддон Номоса - Последняя Битва нашего мира.
– Мы должны успеть, Тидид! Успеть взять Трою КАК ЛЮДИ! Или умереть - людьми!..
Закрыл я глаза… Хватит! Не хочу думать - хотя бы сегодня!.. Растянул губы в усмешке, пролил вино на хитон…
– А-а-а-а-ах!!!
Единым вздохом ахнули богоравные, узрев Сфенела Капанида. И не хеттийский чудо-плащ был тому причиной (из Хаттусы, из дворца Суппилулиумаса плащ!), не пурпурные тирские сандалии. …Она шла рядом - высокая, статная, с надменной улыбкой на прекрасном лице. Золото горело на руках, золото пылало на шее, в волосах, на тонких пальцах…
Богиня!
Вот, значит, кого Сфенел в шатре прятал!
– Елена! Чистая Елена! - брякнул кто-то в упавшей с небес тишине.
Елена? Я усмехнулся. Нет, не похожа, ничуть! Прекрасная была… прекрасна. Как утро. Как солнце. Как жизнь. А рядом с моим другом шла золотая Астарта из аскалон-ского храма, драгоценный идол, сверкающий кумир. Мертвый красивый металл, безжизненная совершенная плоть… Или это я уже завидовать начал?
Огляделся друг Капанид, приосанился. Оценили, мол, богоравные?
Оценили!
Улыбнулся репконосый, руку поднял.
– Радуйтесь! В этот день, в вашем присутствии, перед ликом богов, я, Сфенел, сын Капанея, басилей Аргоса Неприступного, заявляю, что беру эту женщину в жены, дабы вошла она в дом мой, как хозяйка…
Вот тут-то я и одурел окончательно!
– Ты, понимаешь, ванакт, - ходют! Ищем, сторожим, глаз не смыкаем - ходют. И все у твоего шатра, Диомед-родич! Не чужак это, свой это, из наших! А если из наших, почему зверем крадется, почему к тебе подбирается, а?
Амазонки вернулись.
Не ночью - среди белого дня, когда мы вновь прогнали троянцев за все тот же проклятый Скамандр. Гибель Гектора все-таки сослужила нам службу: многие союзники покинули Приама, разуверившись в победе. И теперь уже не бессчетные толпища шли нам навстречу каждое утро. Бить врага стало легче, а чернобородые куреты уже перекрыли-перерезали горные дороги, разгромив тех, кто прятался на Идских
